Спокойно сидел его спутник с локтями на столе, положив голову на руки и, наконец, сказал:
— Вендэль! Нас зовут. Пятый час!
Тогда, открыв глаза, он увидал обращенное в его сторону лицо Обенрейцера, с затянутыми пеленой глазами.
— Вы спали тяжелым сном, — сказал тот. — Усталость от продолжительного путешествия и холод!
— Я теперь совершенно проснулся, — воскликнул Вендэль, вскочив с своего места, но стоя еще не твердо на ногах. — А вы совершенно не спали?
— Быть может, я дремал, но мне кажется, что я все время смотрел на огонь. Но так или иначе, мы должны умыться, закусить и трогаться в путь. Пятый час, Вендэль, пятый час!
Это было сказано таким тоном, чтобы разбудить его, потому что Вендэль уже снова почти заснул. Во время приготовлений к путешествию, а также и во время завтрака, он и на самом деле часто засыпал, двигаясь совершенно машинально. Пока не окончился этот холодный, пасмурный день, у Вендэля не оставалось никакого отчетливого воспоминания о дороге, кроме только звенящих колокольчиков, отвратительной погоды, скользящих лошадей, хмурых склонов холмов, мрачных лесов и остановки у какого-то придорожного постоялого двора, где им пришлось пройти через коровник, чтобы попасть в комнату для путешественников. Он мало в чем отдавал себе отчет, кроме только того, что Обенрейцер весь день сидел задумчиво на своем месте и следил за ним пытливым взором.
Но когда он стряхнул с себя свое оцепенение, рядом с ним уже не было Обенрейцера. Карета стояла и лошадей кормили уже у другого придорожного постоялого двора, около которого также остановилась для отдыха целая вереница длинных узких фургонов, нагруженных бочками с видом и запряженных лошадьми в синих хомутах, с украшенными головами. Транспорт прибыл оттуда, куда направлялись наши путешественники, и Обенрейцер (теперь уже не задумчивый, а веселый и живой) беседовал с передним возницей. Когда Вендэль, быстро пробежавшись взад и вперед по живительному воздуху, расправил свои члены, заставил скорее обращаться свою кровь и стряхнул с себя остатки летаргии, вереница фургонов тронулась: все возницы кланялись Обенрейцеру, проходя мимо него.
— Кто это? — спросил Вендэль.
— Это наши возчики — Дефренье и Компании, — отвечал Обенрейцер. — Это наши бочки с вином.
Он стал напевать что-то и закурил сигару.
— Я был чрезвычайно скучным спутником сегодня, — сказал Вендэль. — Я не знаю, что это было со мной.
— Вы не спали ночью, а в такой холод у тех, кто не привык, часто случается нечто в роде прилива крови к мозгу, — сказал Обенрейцер. — Я часто наблюдал это. Но в конце концов мы, по-видимому, совершили наше путешествие совершенно напрасно.
— Почему напрасно?
— Глава фирмы в Милане. Вы знаете, у нас виноторговля в Невшателе и торговля шелком в Милане. Ну, и вот, случилось так, что шелк внезапно породил ряд более неотложных дел, чем вино, и Дефренье был вызван в Милан. Роллан, второй компаньон, заболел со времени его отъезда, и доктора не позволили ему ни с кем видаться. Вам оставлено в Невшателе письмо, которое уведомит вас об этом. Я имею эти сведения от нашего главного возчика, с которым, как вы видели, я разговаривал. Он был удивлен, увидев меня, и сказал, что должен вам это передать, если вас встретит. Что же вы предпримете? Поедете назад?
— Поеду вперед, — сказал Вендэль.
— Вперед?
— Вперед! Да. Через Альпы в Милан!
Обенрейцер прекратил свое курение, чтобы взглянуть на Вендэля, и затем снова стал медленно курить, посмотрел вверх по дороге, посмотрел вниз по дороге, посмотрел вниз на дорожные камни под своими ногами.
— Мне поручено очень серьезное дело, — сказал Вендэль. — Еще несколько таких пропавших бланков могут быть использованы для подобной же скверной цели или даже худшей; меня просили, не теряя времени, помочь фирме поймать вора; и ничто не заставит меня вернуться обратно.