Maître Фохт зажег восковую свечу и вошел в комнату.
— Вы должны посмотреть на эти часы, — сказал он горделиво. — Я обладаю величайшей диковинкой во всей Европе. Только взоры немногих привилегированных лиц могут взглянуть на нее. Я оказываю эту привилегию сыну вашего доброго отца — вы будете одним из тех немногих избранных, которые входят со мной в эту комнату. Смотрите! Вот они на правой стене около двери.
— Заурядные часы, — воскликнул Обенрейцер. — Нет! Не заурядные! У них всего только одна стрелка.
— Ага! — сказал maître Фохт. — Это не заурядные часы, мой друг. Нет, нет. Эта одна стрелка ходит по циферблату. Как я ставлю ее, так ею и регулируется тот час, в который дверь должна отвориться. Посмотрите! Стрелка указывает на восемь. Дверь и отворилась в восемь, как вы сами видели.
— Открывается ли она более одного раза в течение двадцати четырех часов? — спросил, Обенрейцер.
— Более одного раза? — повторил нотариус с величайшим презрением. — Вы не знаете, мой добрый друг, моего Тик-Тик! Он столько раз открывает дверь, сколько я его попрошу. Все, что ему надо — это указания, и он получает их здесь. Взгляните под циферблат. Тут находится стальной полукруг, вделанный в стену, а вот стрелка (называемая регулятором), которая ходит по нему и останавливается там, где я выберу. Пожалуйста, обратите внимание, что на этом стальном полукруге нанесены цифры, которыми я руководствовался. Цифра I означает: открывай раз в сутки. Цифра II означает: открывай дважды в сутки и т. д. до конца. Я ставлю регулятор каждое утро по прочтении своих писем, когда выясняется, какова будет моя дневная работа. Хотите посмотреть, как я его сейчас поставлю? Что сегодня? Среда. Хорошо! Это день собрания нашего стрелкового клуба; занятий сегодня предстоит немного; я дарю вам полдня, сегодня после трех часов не будет никакой работы. Прежде всего давайте спрячем этот портфель с муниципальными бумагами. Так! Нет надобности беспокоить Тик-Тик просьбой открыть дверь до восьми часов следующего утра. Хорошо! Я оставляю стрелку циферблата на восьми; ставлю опять регулятор на I и закрываю дверь; дверь останется закрытой до восьми часов завтрашнего утра, и никто не сможет открыть ее.
Проницательный Обенрейцер мгновенно увидел те средства, при помощи которых он мог бы заставить часы-замок обмануть доверие своего хозяина и предоставить хозяйские бумаги в его распоряжение.
— Стойте, сэр! — воскликнул он в тот момент, когда нотариус собирался закрыть дверь. — Мне кажется, словно что-то шевелится между ящиками… там на полу?
Maître Фохт на мгновение повернулся к нему спиной, чтобы посмотреть, в чем дело. В ту же минуту ловкая рука Обенрейцера передвинула регулятор с цифры I на цифру II. Если только нотариус не взглянет еще раз на стальной полукруг, то дверь откроется сегодня в восемь часов вечера, так же, как и завтра в восемь утра, и никто кроме Обенрейцера не узнает об этом.
— Ничего нет! — сказал maître Фохт. — Ваши бедствия расшатали вам нервы, мой сын. Какая-нибудь тень, отброшенная от моей свечки, или какой-нибудь бедный жучок, живущий среди бумаг старого юриста, бросившийся бежать от света. Стойте! Я слышу, что ваш — сослуживец — клерк уже в конторе. За работу! За работу! И постройте сегодня первую ступень, которая поведет к вашим новым удачам!
Он с большим добродушием стал выталкивать Обенрейцера из комнаты, потушив свечу, бросив последний любовный взгляд на свои часы, скользнувший без всяких дурных последствий по циферблату под ними, и запер дубовую дверь.
В три часа контора была закрыта. Нотариус и все его служащие, кроме только одного, пошли смотреть на стрельбу из винтовок. Обенрейцер же сослался на то, что он не расположен принимать участие в публичном празднестве. Никто не знал, куда он девался. Решили, что он ускользнул, чтобы предаться уединенной прогулке.
Дом и контора пробыли закрытыми всего только несколько минут, когда дверь гардероба в комнате нотариуса открылась и оттуда вылез Обенрейцер. Он направился к окну, растворил ставни, удостоверился в том, что может незаметно улизнуть через сад, вернулся опять в комнату и уселся в удобном кресле нотариуса. Он был заперт в доме и ему оставалось прождать пять часов до восьми.
Он старался как-нибудь скоротать эти пять часов: то читая книги и газеты, лежавшие на столе, то погружаясь в раздумье, то расхаживая взад и вперед по комнате. Стало заходить солнце. Обенрейцер закрыл ставни перед тем, как зажечь свечу. Когда она была зажжена, Обенрейцер уселся с часами в руках, устремив взор на дубовую дверь; время подходило все ближе и ближе.