— Чего вы ждете? — спросил Бнитрей.
Обенрейцер указал на коричневую дверь.
— Позовите их обратно, — отвечал он. — Мне нужно нечто сказать в их присутствии, прежде чем я уйду.
— Скажите это мне, — возразил Бинтрей. — Я отказываюсь звать их обратно.
Обенрейцер повернулся к maître'у Фохту.
— Помните, вы говорили мне, что у вас был когда-то клиент англичанин по имени Вендэль? — спросил он.
— Ну, ладно, — отвечал нотариус. — Что же из этого?
— Maître Фохт, ваши часы-замок изменили вам.
— Что вы хотите сказать?
— Я прочитал письма и удостоверения, лежавшие в ящике вашего клиента. Я снял с них копии. Я принес копии с собой сюда. Достаточна или нет эта причина, чтобы позвать их обратно?
Целую минуту нотариус смотрел растерянно то на Обенрейцера, то на Бинтрея в беспомощном удивлении. Придя в себя, он отвел в сторону своего коллегу-юриста и быстро сказал ему на ухо несколько слов.
Лицо Бинтрея — которое сперва верно отразило удивление, выразившееся на лице maître'а Фохта — внезапно изменило свое выражение. Одним прыжком он ринулся с ловкостью молодого человека к двери, ведущей в следующую комнату, вошел в нее, пробыл там одно мгновенье и вернулся в сопровождении Маргариты и Вендэля.
— Ну, мистер Обенрейцер, — сказал Бинтрей, — последний ход в игре остается за вами. Делайте его.
— Прежде чем отказаться от своего положения в качестве опекуна этой девицы, — сказал Обенрейцер, — мне нужно разоблачить одну тайну, в которой она заинтересована. Делая свое разоблачение, я вовсе не претендую на ее внимание к такому рассказу, который она или кто другой из здесь присутствующих должны будут принять на веру. У меня имеются письменные доказательства, копии с оригиналов, подлинность которых может удостоверит сам maître Фохт. Запомните это и позвольте мне перенести вас сразу к давно прошедшему времени — к февралю месяцу тысяча восемьсот тридцать шестого года.
— Заметьте эту дату, мистер Вендиль, — сказал Бинтрей.
— Мое первое доказательство, — начал Обенрейцер, вынимая из своей записной книжки бумагу. — Это копия с письма, написанного одной англичанкой (замужней) своей сестре — вдове. Об имени особы, написавшей письмо, я умолчу, пока не дойду до конца. Имя же особы, которой письмо написано я хочу обнаружить. Оно адресовано: «Миссис Джэн Анне Миллер, Грумбриджские Колодцы, Англия».
Вендэль вздрогнул и открыл рот, чтобы заговорить. Бинтрей сейчас же остановил его, как останавливал maître'а Фохта.
— Нет, — сказал упрямый юрист. — Предоставьте это мне.
Обенрейцер продолжал далее:
— Не стоит беспокоить вас первой половиной письма, — сказал он. — Я могу передать содержание ее в двух словах. Положение автора письма в это время таково. Она уже долго живет в Швейцарии со своим мужем — вынужденная жить здесь ради его здоровья. Они собираются через неделю переезжать в новое свое местожительство, на Невшательское озеро, и будут в состоянии принять миссис Миллер через две недели с этого времени. После этого, автор входит далее в важные интимные подробности. Она бездетна в течение целого ряда лет и у нее с мужем теперь уже нет никакой надежды иметь детей; они одиноки; им нужен какой-нибудь интерес в жизни; они решили усыновить ребенка. Тут начинается важная часть письма, и поэтому отсюда я буду читать его вам слово в слово.
Он перевернул первую страницу письма и стал читать следующее:
«…Не посодействуешь ли ты нам, моя дорогая сестра, в осуществлении нашего нового проекта? Будучи англичанами, мы хотим усыновить английское дитя. Мне кажется, что это можно сделать в Воспитательном Доме: поверенные моего мужа в Лондоне объяснят тебе, каким образом. Предоставляю выбор тебе, но только с соблюдением нижеследующих условий: ребенок должен быть мальчиком, не старше одного года. Пожалуйста, извини за беспокойство, которое я тебе причиняю своей просьбой. Не привезешь ли ты наше усыновленное дитя к нам вместе со своими ребятами, когда поедешь в Невшатель?
Я должна добавить еще несколько слов относительно желаний моего мужа, относящихся к этому делу. Он решил уберечь ребенка, которого мы делаем своим собственным, от каких бы то ни было огорчений и потери самоуважения в будущем, что могло бы произойти благодаря открытию его настоящего происхождения. Он будет носить имя моего мужа и будет воспитан в уверенности, что он, действительно, наш сын. Его право на унаследование всего того, что мы ему оставим, будет обеспечено за ним не только согласно английским законам, касающимся таких случаев, но также и согласно швейцарским законам, так как мы прожили столь долго в Швейцарии, что возникает вопрос, нельзя ли нас рассматривать в качестве лиц, «водворенных» в этой стране. Остается принять только единственную предосторожность, чтобы предупредить всякое последующее раскрытие тайны в Воспитательном Доме. Но на беду наша фамилия очень редко встречается, поэтому, если мы будем фигурировать в книгах этого учреждения в качестве лиц, усыновляющих ребенка, то как раз и может случиться, что от этого произойдут те или иные нежелательные последствия. Твоя же фамилия, моя дорогая, такая фамилия, которую носят тысячи других лиц. Поэтому, если ты согласишься фигурировать в книгах, то можно не бояться никаких разоблачений с этой стороны. Мы переезжаем по приказанию доктора в такую часть Швейцарии, где наши домашние дела совершенно неизвестны, а ты, как я поняла из твоих слов, собираешься нанять новую няньку для поездки, когда вы тронетесь в путь, чтобы посетить нас. При таких обстоятельствах может показаться, что это мой ребенок, которого везут ко мне под попечением моей сестры. Единственная прислуга, которую мы берем с собой отсюда — моя собственная горничная, на которую можно смело положиться. Что же касается юристов в Англии и Швейцарии, то они уже по профессии хранители секретов, и мы можем чувствовать себя совершенно спокойными в этом отношении. Вот тебе и весь наш маленький невинный заговор! Пиши, моя любимая, с обратной почтой и сообщи мне, что ты примешь в нем участие».