— Почему бы нам не пригласить индейцев позавтракать вместе с нами? — спросил он, входя в кухню.
Мать замешивала тесто для сладкого пирога.
— Видишь ли… — начала она.
— Незачем! — вмешалась в разговор тетушка Мэрион. — Что это тебе взбрело в голову, Кен? Их даже близко к дому нельзя подпускать. А не то кое-чего недосчитаешься! Да они и сами чувствовали бы себя здесь неловко. Они свое место знают!
— Но ведь сегодня холодно, — сказал Кен.
— Чепуха! — отмахнулась тетушка Мэрион. — Индейцы и зимой-то живут под открытым небом. Им не бывает холодно так, как нам. Да и к тому же на дворе — июль, а не январь!
— Я готов пойти навстречу, — предложил Кен. — Что, если я позавтракаю с ними в лодочном сарае?
Облегченно вздохнув, мать улыбнулась, но тетушку Мэрион было не так-то просто унять.
— Очень даже глупо! — нетерпеливо возразила она. — Зачем жевать бутерброды всухомятку, когда ты можешь прийти сюда и съесть тарелку вкусного домашнего супа?
— Это тоже можно уладить, — вставила мать. — Я дам вам по кружке горячего супа, и вы будете запивать им бутерброды. Так, я надеюсь, все будут довольны.
За работой Кен и оба индейца почти не переговаривались между собой. Лишь изредка обменивались они двумя-тремя словами, когда это было нужно для дела, но, в общем, работали молча. Кен несколько раз пытался завязать разговор, но безуспешно. Поль ни единым словом не упомянул об их вчерашней встрече на озере.
Время от времени Поль перебрасывался двумя-тремя словами с отцом, всякий раз на родном языке. Кену казалось, что эти низкие, носовые звуки трудно воспроизвести и нелегко поэтому запомнить, но скоро он уже с уверенностью различал несколько слов, которые повторялись чаще других. Слово «нигуиссес», к примеру, означало сын, «шиван» — лодка, «абуи» — весло, «нотине» — ветер. Лучше всего он запомнил слово «нигуим». Стоило Полю слегка замешкаться, как отец тотчас же говорил: «нигуим» — «скорей». Перед самым обедом Кену впервые удалось вызвать живой отклик на бесстрастном, изборожденном морщинами лице Джейка Онамана. Кен держал за один конец тяжелое бревно, дожидаясь, когда Поль подложит под него камень. Но Поль не торопился, подыскивая камень получше.
— Нигуим! — крикнул ему Кен, даже не подумав, что говорит. — Нигуим, черт побери!
Улыбка мелькнула на лице Джейка Онамана.
— Нигуим, нигуим!.. — подхватил он, и тогда Поль тоже едва заметно улыбнулся.
Потом они сидели на ступеньках лодочного сарая и ели. Кен раз-другой попытался снова начать разговор, но, как и прежде, индейцы ему не ответили. Кен и сам не любил много болтать, но это упорное молчание казалось ему странным и немного неприятным. Что ж, подумал он, тут уж, видно, ничего не поделаешь.
После еды Джейк Онаман вынул трубку, набил ее табаком из кисета и закурил. Поль сидел и смотрел на озеро, на серую под пасмурным небом воду, на волны с белыми барашками там, за мысом…
— А что ты делаешь у себя в городе? — вдруг спросил он Кена. — В школе учишься?
Кен даже немного растерялся. Он уже не ждал, что кто-либо из оджибуэев заговорит с ним.
— Да, учусь, — ответил он. — Я только что кончил девятый класс. В сентябре пойду в десятый.
Поль коротко кивнул.
— А ты? Тоже учишься в школе?
Индейский мальчик, не поднимая глаз, покачал головой.
— Нет, — сказал он, — теперь уже нет. Я уже год как не учусь. Я дома помогаю отцу.
«Сколько лет мне еще осталось учиться? — подумал Кен. — Четыре года в школе, а потом в колледже еще четыре, если не больше. А если бы вдруг и мне пришлось сейчас бросить школу?»
— Почему так? — спросил он. — Разве ты не должен ходить в среднюю школу?
Поль, все так же не поднимая глаз, снова покачал головой.
— Здесь у нас нет средней школы, — сказал он.
— Почему же ты не едешь в город — туда, где она есть?
Поль поднял глаза и взглянул на Кена. Несколько секунд он пристально смотрел на него, потом слегка улыбнулся. Он ничего не ответил. Вместо этого он сказал несколько слов отцу. Тот кивнул головой и что-то коротко буркнул в ответ.
— А в начальной школе ты где учился? — спросил Кен.
Кивнув головой в сторону станции, Поль рассказал Кену про школьный поезд. Раз в неделю железнодорожный вагон, переоборудованный в классную комнату, останавливался в Кинниваби. Собственно говоря, под классную комнату было отведено полвагона; тут были парты, черная доска, географические карты и все прочие учебные принадлежности. Наподобие сельских школ, вагон обогревался пузатой печуркой, которую топили углем. Другая половина вагона служила жильем учителю.