— Понятно, почему. Если даже кто-то из индейцев и окончит восемь классов, какая, спрашивается, от этого польза ему самому и другим? Он все равно будет торчать в своем поселке, пить водку и разводить детей. А жить станет на пособие, которое ему будет выплачивать государство. Давать индейцам образование — значит плодить новые расходы в будущем. А краснокожие за это и спасибо не скажут!
— А за что им говорить спасибо? — воскликнул Кен, чувствуя, как в нем закипает ярость. — В конце концов, они ведь жили здесь задолго до того, как мы сюда пришли. Я не понимаю, как ты можешь…
— Тише, Кен, успокойся, — одернула его мать. — Тетушка Мэрион вправе иметь свое мнение на этот счет.
— Да, конечно, — нехотя согласился Кен.
Несколько минут за столом царило натянутое молчание. Наконец мать Кена нарушила его, попросив сына съездить на станцию — купить кое-какие продукты.
Солнце уже было совсем низко над горизонтом, когда Кен, обогнув мыс, понесся через всю ширь озера к станции. К заходу солнца ветер улегся, и на озере было спокойно.
Подъезжая к станции, Кен увидел лодку, которая шла в тени деревьев вдоль берега. На корме, быстро и четко работая веслом, сидела старая индианка. На ней была толстая, слишком просторная для нее кофта. На голове — синий линялый матросский берет. На носу лодки сидела худенькая девочка лет десяти-одиннадцати, тоже быстро работавшая веслом.
«Интересно, — подумал Кен, — сколько оджибуэйских старух и девчонок, точно так же орудуя веслами, плыли в лодках по этому озеру? И сколько еще их будет?»
Привязав лодку к причалу, он поднялся по холму к станции. Начальник вокзала мистер Морли стоял на перроне и разговаривал с Уилбэром Кроу. Это была странная пара. Грузность Уилбэра Кроу как бы подчеркивала худобу и тщедушие его собеседника. Рядом с неряшливым Уилбэром Кроу безупречно одетый начальник станции — он был в белой сорочке с синим галстуком, аккуратно отглаженных брюках, начищенных до блеска черных ботинках и очках без оправы — производил немного комическое впечатление.
Проходя мимо них, Кен услышал, что они сосредоточенно беседуют.
— Хотел бы я знать, — сказал Морли, — сколько еще будет таких происшествий. И доколе мы будем это терпеть? И о чем думают власти?
Уилбэр Кроу курил сигару.
— Совершенно с вами согласен, — ответил он. — Можно подумать, будто мы не знаем, кто это сделал. Это же ясно как божий день!
— Разумеется, это ясно как день. И за что только мы платим налоги!..
Кен пересек пути и вошел в лавку.
Здесь он узнал, что, оказывается, произошла еще одна кража. Сняли подвесной мотор с лодки старика Граймза, которая стояла у причала в заливе. В связи с этим ходили разные слухи. Одни уверяли, будто в Тэртл-Нэрроуз уже арестовали кого-то. Другие утверждали, будто украденный мотор обнаружили в Оттэр-Лэйке и что двух индейцев-кри из резервации «Черные Псы» уже посадили в тюрьму. Ходил даже слух, будто при аресте они отстреливались.
И все же было ясно, что толком никто ничего не знает.
— Все одна болтовня, да и только, — сказал Бен Симпсон, качая головой. — Болтают люди кто во что горазд, болтают и сами не знают что.
Он начал подсчитывать стоимость продуктов, которые Кен выбрал на полках, аккуратно записывая все огрызком карандаша. Рука его уже слегка дрожала, но почерк еще не потерял изящества, которое он приобрел на уроках чистописания чуть ли не три четверти века назад.
— Одно я знаю точно, — сказал он. — Добра от всего этого не жди. Чем больше пустой болтовни, тем больше будет зла.
Глава IV
Кен еще глубже втянул голову в плечи, кутаясь в ворот меховой куртки: он шел вдоль путей, пробиваясь сквозь метель, к станции. Лицо его горело, а ноги и ступни немели от холода. Временами до него долетал звон колокольчика из школьного вагона, заглушаемый воем зимнего ветра. Он понимал, что опаздывает на урок, но, сколько бы ни спешил, никак не мог приблизиться к тусклым огням станции, мерцавшим впереди. Как он хотел бы сейчас лечь и уснуть…
Но сейчас ему нельзя спать. Нет, нет, он должен проснуться и выключить будильник, пока тот не разбудил маму и тетушку Мэрион. Утихомирив назойливый звонок, Кен еще на миг нырнул под одеяло и стал глядеть на косые лучи утреннего солнца, пробивавшиеся в окно. Он слышал, как на крыше скребется бурундук, а где-то далеко в лесу каркает ворона.
Сон был такой живой, зимний холод такой неподдельный, что Кен не сразу пришел в себя. Он сел на край постели и стал одеваться. И хотя в комнате было тепло, его слегка знобило. Будильник показывал половину шестого.