— Ну и?..
— Для большей уверенности,— продолжал Эган,— врач взял еще один анализ, и обе реакции оказались положительными. Она беременна примерно месяц. Возможно, с того времени, когда позвонила вам, чтобы вы помогли ей избавиться от Коннорса, или немного раньше. Вы же понимаете, какой вывод отсюда сделает помощник прокурора. Он скажет, что вы убили свою жену, потому что Ванда ждет ребенка от вас. И присяжные поверят ему.
Хенсон, казалось, не слушал его. Он опустил глаза и посмотрел на свою правую руку.
— И я ударил ее по лицу! — прошептал он.—Я перед всеми назвал ее грязной девкой! А она никогда не лгала мне. Она действительно хотела, чтобы мы вместе покинули страну и поехали в Мозамбик. Она мечтала, чтобы я работал на Джонни Энглиша. Она ни секунды ни в чем не сомневалась.
Лейтенант молчал.
— Можно написать ей? — спросил Хенсон.
Эган отрицательно покачал головой.
— Сложившиеся обстоятельства не позволяют это сделать. Я рискую своим местом, даже сказав вам так много.
— Я вам очень благодарен.
— Подождите, пока не увидитесь с ней на свидании.
Но я подумал, что вам будет приятно узнать об этом заранее.
— Спасибо,—еще раз поблагодарил его Хенсон, входя в камеру.
Он влез на верхнюю койку и обнаружил, что уже наступила ночь. Но он еще видел кусочек пруда, отсвечивающего красным, как пятно на щеке любимой женщины, которую он ударил в порыве гнева.
Он чувствовал себя пошлым и подлым. Ему было стыдно. Новость о ребенке ничего не меняла в его положении. На нем по-прежнему тяготели обвинения в двух убийствах и в краже. И тем не менее он изменился сам. Он стал более сильным, более уверенным, и у него появилась надежда выкрутиться из той невозможной ситуации, в которую он попал.
Выходит, с самого. начала Ванда говорила ему правду; Значит, мерзавец, который украл деньги и ожидал Ванду в условленном месте, существовал лишь в его воображении!
У Ванды был только он один. Он должен основательно обдумать все обстоятельства дела. И начинать надо с начала.
Кто убил Коннорса и почему? Кто ненавидел Ольгу до такой степени, чтобы изнасиловать ее и задушить, бросив обнаженной на обозрение всем любопытным, предоставив насмешкам полицейских и журналистов?
Еще более важно — кто украл деньги? И куда спрятал? Связаны ли между собой эти три преступления?
Хенсон принуждал себя размышлять. Он словно воскрес. Еще пять минут назад ему было безразлично — жить или умереть, но теперь жизнь снова приобрела для него смысл.
Он должен уточнить все детали случившегося. И не оттого, что он боялся умереть, а ради Ванды и ребенка, которого она носит.
Глава 12
Жаркая ночь, казалось, не имела конца. Ветер стих, и в камере стало очень душно.
Растянувшись на верхней койке, Хенсон смотрел на лампочку в коридоре, которая никогда не гасла, и перебирал в памяти Все сплетни, услышанные им за двадцать четыре года работы в конторе, все подробности многолетней супружеской жизни без любви с Ольгой.
Он закрыл глаза, стараясь сосредоточиться на прошлом, прогнав мысли о настоящем. Постепенно тень сомнения все больше сгущалась за его закрытыми глазами, проникая в мозг. В Ольге жили два человека. Иногда, очень редко, ему удавалось разбудить в ней темпераментную женщину, почти такую, какой она показала себя в их первую ночь. Но подобное случалось.. очень редко. Обычно она отдавала свое тело, а мысли ее витали где-то далеко: возле нового платья, мехового пальто или обожаемого сына, которого она, не скрывая, предпочитала мужу.
Несмотря на очевидность случившегося, он никак не мог довести свои подозрения до конца и вообразить Ольгу такой, какой видел в последний раз,— лежащей на кровати с нейлоновым чулком, глубоко врезавшимся в шею.
Хенсону было сорок шесть лет. Ольга говорила, что ей на два года меньше. Но очень редкие женщины сохраняют в сорок четыре года такое тело, такую крепкую и упругую грудь. Даже мертвая она выглядела молодой и красивой. У нее были нежная, шелковистая кожа, плоский живот, длинные, стройные ноги с тонкими щиколотками. Если бы никто не знал, что она мать двадцатидвухлетнего парня, ей бы не дали больше тридцати пяти лет.
Хенсон выбрал произвольную цифру.
— Предположим, тридцать пять, — сказал он себе. — Невозможно. Значит, она родила Джима в двенадцать лет!
Но даже рано развивающиеся деревенские девушки не в состоянии жить с мужчинами в таком возрасте. Однако от фактов никуда не денешься.
Хенсон выпрямился и, открыв глаза, позвал охранника.