Первый этаж еще больше, чем вестибюль, пропах сыростью. Хенсон остановился перед дверью, выкрашенной в серый цвет и носящей номер «2». Он тихонько постучал, и Ванда немедленно открыла ему.
Хенсон был немного разочарован. Принимая свои мечты за реальность, он не сомневался, что Ванда встретит его раздетой.
Но этого не случилось. Она была одета так же, как на работе,— в кофточке и юбке,— но ее облик тем не менее изменился. Очки отсутствовали, густые темные волосы волнами падали на плечи, и лицо не было накрашено. Без косметики она выглядела лет на семнадцать, а не на двадцать или двадцать два, как в действительности.
— Спасибо,— сказала она,— Войдите же, мистер Хенсон.
Хенсон переступил порог маленькой квартирки, и Ванда заперла за ним дверь на ключ.
То, что он увидел внутри, оказалось не лучше того, что снаружи. Ванда, наверное, приложила немало усилий, чтобы сделать помещение более приятным, но она не сумела поменять мебель, старую, изношенную и неудобную.
Она продолжала дрожащими губами:
— Не хотите ли присесть?
Хенсон устроился на жестком диване.
— Спасибо.
— А выпить не желаете?
— Охотно.
Ванда взяла бутылку дешевого виски, на три четверти опустошенную, и достала два стакана.
— Мне очень жаль,— посетовала она,— но у меня нет ни льда, ни содовой.
— Они и не требуются.
Хенсон рассматривал лицо молодой девушки, пока она наливала риски в стаканы для воды. Кто-то сильно огорчил ее: глаза распухли от слез, капелька крови засохла в уголке губ.
— Благодарю, — сказал он, принимая предложенный стакан. — А сейчас вы сообщите, что же произошло?
Она села напротив него в расшатанное кресло.
— Что вы теперь подумаете обо мне? Я, без сомнения, потеряю свое место.
— Позвольте мне самому во всем разобраться. Вас побили? ’
— Да.
— Кто?
Ванда задрала свою кофточку, чтобы посмотреть на ссадины, расположенные на верху живота. Ее жест не был провокационным. Она просто хотела убедиться, что следы ударов не исчезли. Немного помассировав кожу, она опустила кофточку на место.
— У меня повсюду такие синяки, — сообщила она. Потом покраснела и добавила: — То есть почти повсюду,
— Кто вас избил?
— Том. Том Коннорс.
Хенсон впервые слышал это имя. Он сделал глоток виски.
— А что, если мы начнем с самого начала? Кто он, этот Том Коннорс?
— Парень, с которым я гуляла в Де-Мойне. — Ванда поправилась: — Человек, с которым ходила гулять. Он только что вышел из тюрьмы, просидел там четыре года, не знаю за что. Сегодня около десяти часов вечера я услышала стук в дверь: Том заявился. Я не понимаю, как ему удалось найти меня, но факт тот, что он пришел.
— Вы. ему писали в тюрьму?
— Нет.
— И что же он хотел?
— Меня.
— Вы были его подружкой?
Банда опустила голову и принялась теребить юбку.
— В течение нескольких месяцев,— наконец созналась она. — Как раз перед его арестом. Конечно, я поступила скверно. Но мне исполнилось семнадцать лет, и я была служанкой в маленькой закусочной. У него оказалась куча денег, и он создал мне шикарную жизнь, насколько в Де-Мойне возможно ее создать.
— Продолжайте.
— Только после его ареста и осуждения поняла, как плохо вела себя. Вот почему я приехала в Чикаго и устроилась официанткой в ресторане, потом продавщицей в большом магазине. Мне требовалось заработать себе на жизнь и окончить курсы в коммерческой школе. Меня научили печатать на машинке, вести корреспонденцию и стенографировать.
Вспомнив об орфографии своей секретарши, Хенсон с трудом удержался от улыбки и произнес:
— Вернемся к сегодняшнему вечеру. Вы сказали, что он пришел сюда?
Слезы снова потекли по лицу Ванды.
— Это ужасно. Он был пьян. Видите, мы доканчиваем остатки его бутылки. Он принялся упрекать меня, что я подло его бросила и что ни одна девушка на свете никогда с ним так не поступала. Еще он сказал, что я должна снова вернуться к даму, иначе он сообщит моему начальнику, что я за штучка. Компания вышвырнет меня за дверь, и мне все равно придется уехать с ним.
Потом?
— Я его умоляла, старалась объяснить, что я пытаюсь жить по-новому, что с ним единственным я была близка и теперь, чтобы мужчины меня не преследовали, постоянно делаю из себя урода. Вы знаете, что с моими очками, в которых дат никакой надобности, с зализанными волосами, с моей манерой держаться...
— Дальше?
— Он обозвал меня Лгуньей и предательницей. Силой ворвался в квартиру, запер за собой дверь и заявил, что проведет со мной ночь.
— Как же вы поступали?
— Я не знала, что делать. Мне не хотелось терять место в «Атласе». Я разрешила ему поцеловать меня и выпила с ним. Я подумала, что, возможно, если я позволю ему переночевать здесь, он завтра утром уедет й оставит меня в покое. И я больше его не увижу, Я даже разделась и провела его в комнату. Но когда он начал... Я не смогла. Одна мысль об этом делает меня больной.
— Он разозлился?
— Да. Он обзывал меня всякими грязными словами и бил. — Она опустила глаза на то Место, где находились, ссадины.— Тогда он решил овладеть мною силой и я ударила его ночной лампой, Я попала ему цоколем по затылку, а лампа тяжелая...
— Он потерял сознание?
— Нет. Похоже, что я убила его.
Хенсон вздрогнул.
— Где он сейчас?
Ванда глубоко вздохнула.
— В комнате. Я схватила кофточку с юбкой и убежала оттуда, а обратно вернуться боюсь. Я просидела так несколько часов, не зная, что мне делать. Потом позвонила вам.
— Но почему мне?
Ванда посмотрела ему прямо в глаза.
— Потому что в течение тех месяцев, когда я была вашей секретаршей, вы ни разу не пытались заигрывать со мной. Ни единого. Вы очень хороший.— Она судорожно вздохнула. — Могу а добавить кое-что?
— Разумеется!
— Вы мне нравитесь. Даже больше чем нравитесь. Я не знаю. Вы никогда не трогали меня. Но если бы вы проникли сюда, вряд ли бы я вас ударила. Конечно, вы женаты и у вас своя жизнь, но в вас есть все, о чем может мечтать женщина.
Хенсон неожиданно заметил, ‘что он задыхается в маленькой комнате. Лоб его покрылся испариной, пот стекал за воротник. Вот уже двадцать четыре года молодые я красивые девушки не говорили ему подобных слов. Он произнес:
— Спасибо за комплимент. Но, по-моему, лучше все же позвонить в полицию и рассказать правду.
— Я потеряю место. Мистер Хелд выставит меня за двери».