– Лида… – начал было я, но замолк.
Она докурила, загасила сигарету. Прикоснулась мизинцем к свежей ранке на бедре.
– Кстати, – сказала она, – тебе домой не пора?
– Пора, – я вскочил с кровати, начал одеваться. – Давно пора, давно пора.
– Пока, – сказала она, не оборачиваясь, когда я оделся и встал у нее за спиной.
– Пока, – ответил я. Мне недостало сил обнять ее голые смуглые и худые палеоазиатские плечи. Или поцеловать в жесткую, черную, как рояль, палеоазиатскую макушку.
Я вышел и пошел по лестнице вниз, потом во двор, потом на улицу, потом на троллейбус, потом на метро, потом вышел из метро, потом снова сел на троллейбус, доехал две остановки до дому…
Зато назавтра и остальные два года мы очень мило здоровались в коридоре. И даже иногда курили вместе.
На белом коне этот темный объект желаний
На соседнем факультете приключилась такая история. Там была студентка, прозвище у нее было Шкафчик. Она была маленького роста и вся кубическая. От затылка до пяток и от подбородка до носков у нее все было ровно, безо всяких скульптурностей. У нее были красные щеки со следами былых прыщей. У нее были цыпатые руки с короткими ноготками. У нее были мелко завитые жесткие волосы. У нее был сальный носик. У нее был пористый лоб. У нее были маленькие глазки, на которых были толстые очки минус много. Она, кстати говоря, была неглупая, хотя звезд с неба не хватала. И незлая. На кличку Шкафчик не обижалась. Да, и еще. Из самой обычной семьи: мама – врач, папа – инженер. Или наоборот. Неважно.
Вот. А на третий курс к ним пришел учиться самый настоящий скандинав. Высокий, красивый, блондинистый. С хорошим знанием русского языка. Умница. Интересующийся разными научными глубинами. Почти блестящий студент. И настоящий иностранец к тому же. Нечего и говорить, что все синеглазые, златокудрые и длинноногие красавицы сначала охнули, увидев его, а потом начали за него отчаянно конкурировать.
Но вы, конечно же, догадались. Он вернулся в свою Скандинавию женатым на русской женщине. И этой женщиной была Шкафчик.
Перед отъездом он рассказал свою самую главную тайну, которую он, во избежание всякого-разного, не хотел раззванивать по всему факультету. Оказывается, он был не слишком дальним родственником (кажется, племянником) Его Величества короля своей скандинавской страны. В некоторой степени принц.
Так что Шкафчик стала не просто женой красавца-умника-иностранца, но и придворной дамой . В некоторой степени принцессой.Снег. Блажь правду говорить тяжело и противно
Зимой сидел во дворе на скамейке с одной сокурсницей. Мы целовались, я обнимал ее сквозь шубку. Потом она сказала:
– Давай поедем ко мне.
– Давай, – радостно сказал я, обняв ее еще теснее.
– То есть не совсем ко мне, – сказала она, – а к моей тете. Вернее, двоюродной бабушке. У нее трехкомнатная квартира. Она живет одна. Ей почти девяносто лет. Она совсем почти глухая. Мы приедем, и она скоро ляжет спать… а?
– О! – сказал я. – Просто чудо.
– Но только ты мне скажи честно, – сказала она. – Ты на самом деле, действительно хочешь поехать со мной? Или…
– Или что? – спросил я.
– Или это блажь ?
– В каком смысле? – спросил я.
– В обыкновенном, – сказала она, высвобождаясь из-под моей руки, лежащей у нее на плече.
И села, сложив руки на коленях. Мы сидели, как это бывает зимой, на спинке заснеженной скамейки.
Я тоже сложил руки на коленях. Мы так просидели минуты три. Или дольше.
– Холодно так сидеть, – сказал я.
– Ты не ответил, – сказала она.
– Честно? – спросил я.
– Да, – сказала она.
– Это просто блажь. К сожалению. Прости.
Она соскочила со скамейки. Я тоже.
– Ничего, – сказала она. – Ничего, пожалуйста. Тогда пошли.
И мы пошли. Она к метро, я – пешком. То есть в разные стороны.
Зеркало почти как сестра
Когда Тамаре доказательно намекнули, что Сашенька погуливает, и посоветовали присмотреться, она вытащила стул в прихожую, уселась напротив зеркала и присмотрелась к себе. Зеркало было антикварное трюмо два метра высотою, с родным стеклом , что особенно ценно. Оно выглядело довольно нелепо в небольшой московской квартире. Но Сашенька любил старину, и она за двенадцать лет тоже полюбила такие штуки и радовалась, когда им удавалось добыть какой-нибудь столик или шкатулку.
Да что уж теперь вспоминать! Она положила ногу на ногу и всмотрелась в собственную персону. Маленького роста. Худая, но не стройная или гибкая, а просто худая, и все. Светло-русые волосы. Бесцветные брови. Маленькие серые глазки. Тонкие губы. Блеклое дитя русской равнины, несмотря на знойное имя. Тут любой мужчина обязательно будет погуливать. Тем более что Сашенька был высокий, темноволосый, красивый. И еще: она была кандидат экономических наук, а он – художник. Так что Тамара внутренне махнула рукой на это происшествие. Но спать с ним расхотела. Проблем не было: весь такой южный и смуглый, он в этом вопросе был очень вял. Она всякий раз сама домогалась любви. А теперь они желали друг другу спокойной ночи, Сашенька быстро начинал похрапывать, а она глядела в потолок и думала о его любовнице. Наверное, высокая брюнетка, с крутыми бедрами и тонкой талией – ему под стать… и Тамара скоро засыпала.