Приам. Дочь моя, первая трусость — это первая морщина на челе народа.
Андромаха. А в чем заключается самая худшая трусость? Показаться трусом в глазах других и обеспечить мир? Или же быть трусом перед самим собой и вызвать войну?
Демокос. Трус тот, кто смерть за родину не предпочтет другой смерти.
Гекуба. Я ожидала эту поэзию. Она не пропустит случая…
Андромаха. Всегда умирают за родину! Если живешь достойным ее, деятельным, мудрым, — таким же и умираешь. Убитые не могут спокойно лежать в земле, Приам. Они не растворяются в ней для отдыха и для вечного покоя. Они не становятся ни землей, ни прахом. Когда в земле находишь человеческий скелет, рядом с ним всегда лежит меч. Это кость земли, бесплодная кость. Это воин…
ВАЛЕРИЙ БРЮСОВ
ГЕРО И ЛЕАНДР
Л е а н д р
Г е р о
Л е а н д р
Геро
Л е а н д р
Геро
Л е а н д р
Г е р о
Л е а н д р
Г е р о
1920
ЛУКИАН
Перевод Д. В. Сергеевского
ТОКСАРИД, ИЛИ ДРУЖБА
1. Мнесипп. Что ты говоришь, Токсарид? Вы, скифы, приносите жертву Оресту и Пиладу и признаете их богами?
Токсарид. Да, Мнесипп, мы приносим им жертвы, однако мы считаем их не богами, но лишь доблестными людьми.
Мнесипп. Разве у вас существует обычай приносить жертвы умершим доблестным людям, как богам?
Токсарид. Мы не только приносим жертвы, но и справляем в их честь праздники, устраиваем и торжественные собранья.
Мнесипп. Чего же вы добиваетесь от них? Ведь не ради их благосклонности вы приносите жертвы, раз они покойники?
Токсарид. Не худо, если и мертвые будут к нам благосклонны; но, конечно, не в одном этом дело: мы думаем, что делаем добро живым, напоминая о доблестных людях и почитая умерших. Мы полагаем, что, пожалуй, благодаря этому многие у нас пожелают быть похожими на них.
2. Мнесипп. Это вы придумали верно. Почему же Орест и Пилад возбудили ваше удивление так сильно, что вы сделали их равными богам, хотя они были чужестранцами и, более того, вашими врагами? Ведь они, потерпев кораблекрушение, были захвачены тогдашними скифами и предназначены в жертву Артемиде. Однако, напав на тюремщиков и одержав верх над стражей, они убили царя; захватив с собою жрицу и похитив вдобавок изображение Артемиды, они бежали, посмеявшись над общиной скифов. Если вы почитаете их ради всего этого, почему бы вам не создать большое число им подобных? А теперь сами подумайте, вспоминая прошлое, хорошо ли будет, если в Скифию начнут приплывать многочисленные Оресты и Пилады. Мне кажется, что этим способом вы очень скоро станете нечестивцами и безбожниками, так как последние оставшиеся у вас боги при таком образе действия будут уведены на чужбину. Затем, я полагаю, вы вместо всех богов начнете обожествлять людей, пришедших похитить их, и будете святотатцам приносить жертвы, как богам.
3. Если же не за это вы почитаете Ореста и Пилада, то скажи мне, Токсарид, какое еще добро они сделали вам? Ведь в старину вы их не считали богами, а теперь, наоборот, признав богами, совершаете в их честь жертвоприношения. Тому, кто сам едва не был принесен в жертву, вы приносите теперь жертвенных животных. Все это может показаться смешным и противным древним обычаям.
Токсарид. Все то, что ты, Мнесипп, изложил, показывает благородство этих людей. Они вдвоем решились на крайне смелое предприятие и отплыли очень далеко от родной земли в море, не исследованное еще эллинами, если не считать тех, которые некогда отправились на «Арго» в Колхиду. Они ничуть не боялись рассказов о море, не испугались и того, что оно называлось «негостеприимным», я думаю, из-за диких народов, живших на его берегах. Захваченные в плен, они с большим мужеством воспользовались обстоятельствами и не удовлетворились одним бегством, но отомстили царю за его дерзкий поступок и, убегая, захватили с собой Артемиду. Неужели все это не удивительно и не достойно божественного почитания со стороны всех, кто вообще чтит доблесть? И все же не за это мы считаем Ореста и Пилада героями.
4. Мнесипп. Может быть, ты расскажешь, какие еще они совершили божественные и удивительные подвиги? Что касается плавания вдали от родины и далеких путешествий, то я мог бы тебе указать многих купцов, особенно финикийцев, плавающих не только по Понту до Меотиды и Боспора, но и по всем уголкам эллинского и варварского морей. Осмотрев, можно сказать, все берега и каждый мыс, они ежегодно возвращаются домой глубокой осенью. Их, согласно твоим рассуждениям, и считай богами, этих лавочников и торговцев соленой рыбой!
5. Токсарид. Выслушай же меня, почтеннейший, и посмотри, насколько мы, варвары, судим о хороших людях правильнее, чем вы. В Аргосе или Микенах, например, нельзя увидеть славной могилы Ореста или Пилада, а у нас вам покажут храм, посвященный им обоим, ибо они были соратниками. Им приносят жертвы, и они получают все прочие почести; а то, что они были не скифами, но чужестранцами, совсем не мешает нам считать их доблестными людьми.
Мы ведь не наводим справок, откуда родом прекрасные и доблестные люди, и не относимся к ним с пренебрежением, если они совершат какой-нибудь добрый поступок, не будучи нашими друзьями. Восхваляя их деяния, мы считаем таких людей своими близкими на основании их поступков. Более же всего в этих людях вызывает наше удивление и похвалу то, что они, по нашему мнению, являются наилучшими друзьями из всех людей и могут стать законодателями в делах о том, как нужно делить с друзьями превратности судьбы и как быть в почете у лучших скифов.
6. Наши предки написали на медной доске все то, что друзья претерпели оба вместе или один за другого, и пожертвовали ее в храм Ореста, издав закон, чтобы началом учения и воспитания служила эта доска: дети должны были заучивать то, что на ней написано. И вот — ребенок скорее позабудет имя отца, чем деяния Ореста и Пилада. Кроме того, все, что написано на медной доске, изображено было на храмовой ограде в картинах, созданных еще в древние времена: Орест, плывущий вместе со своим другом, затем его пленение, после того как корабль разбился об утесы, и приготовления к закланию Ореста. Тут же изображена Ифигения, готовая поразить жертву. Против этих картин, на другой стене, Орест нарисован уже освободившимся из оков и убивающим Фоанта и множество других скифов и, наконец, отплывающим вместе с Ифигенией и богиней. Вот скифы хватаются за плывущий уже корабль: они висят на руле, стараются взобраться на судно. Наконец, изображено, как скифы, ничего не добившись, плывут обратно к берегу, одни — покрытые ранами, другие — боясь их получить. Тут каждый может увидеть, какую привязанность выказывали друзья в схватке со скифами. Художник изобразил, как каждый из них, не заботясь об угрожающем ему неприятеле, отражает врагов, нападающих на товарища. Каждый бросается навстречу вражеским стрелам и готов умереть за друга, приняв своим телом направленный на другого удар.