Теперь надобно уже иную материю зачать. Ум колеблется, когда приведу на память, что после всех этих веселий меня постигло, которые мне казались на веки нерушимы будут. Знать, что не было мне тогда друга, кто б меня научил, чтоб по этой скользкой дороге опаснее ходила. Боже мой! какая буря грозная восстала, со всего свету беды совокупились! Господи, дай сил изъяснить мои беды, чтоб я могла их описать для знания желающих и для утешения печальным, чтоб, помня меня, утешались. И я была человек, все дни живота своего проводила в бедах, и все пробовала: гонения, странствия, нищету, разлучение с милым, все, что кто может вздумать. Я не хвалюсь своим терпением, но о милости божией похвалюсь, что он мне дал столько силы, что я перенесла, и по сие время несу; невозможно бы человеку смертному такие удары понести, когда не свыше сила господня подкрепляла. Возьмите в рассуждение мое воспитание и нонешнее мое состояние.
Вот начало моей беды, чего я никогда не ожидала! Государь наш окончил живот свой; паче чаяния моего, чего я никогда не ожидала, сделалась коронная перемена. Знать так было богу угодно, чтоб народ за грехи наказать: отняли милостивого государя, и великий был плач в народе. Все сродники мои съезжаются, жалеют, плачут обо мне, как мне эту напасть объявить; а я обыкновенно долго спала, часу до девятого; однако, как скоро проснулась, вижу, у всех глаза заплаканы; как они ни стереглись, только видно было. Хотя я и знала, что государь болен, и очень болен, однако я великую в том надежду имела на бога, что он не оставит сирых; однако знать мы тому достойны были. По необходимости принуждены были мне объявить. Как скоро эта ведомость дошла до ушей моих, что уже тогда со мной было, не помню; а как опомнилась, только и твердила: ах! пропала! пропала! Не слышно было иного ничего от меня, что пропала! Как кто ни старался меня утешить, только не можно было плач мой пресечь, ни уговорить. Я довольно знала обыкновение своего государства, что все фавориты после своих государей пропадают: чего было и мне ожидать? Правда, что я не так много дурно думала, как со мною сделалось: потому, хотя мой жених и любим государем, и знатные чины имел, и вверены ему были всякие дела государственные; но подкрепляли меня несколько честные его поступки. Знав его невинность, что никаким непристойным делам не косен был, мне казалось, что не можно без суда человека обвинить и подвергнуть гневу или отнять честь или имение; однако после уже узнала, что при несчастливом случае и правда не помогает. И так я плакала безутешно. Свойственники, сыскав средства, чем бы меня утешить, стали меня [уговаривать], что я еще человек молодой, а так себя безрассудно сокрушаю; можно этому жениху отказать, когда ему будет худо; будут другие женихи, которые не хуже его достоинством, разве только не такие великие чины будут иметь; а в то время правда, что [один] жених очень хотел меня взять, только я на то не склонна была, а сродникам моим всем хотелось за того жениха меня выдать. Это предложение так мне тяжело было, что ничего на то не могла им ответствовать. Войдите в рассуждение, какое это мне утешение и честна ли эта совесть, когда он был велик, так я с радостью за него шла, а когда он стал несчастлив, отказать ему? Я такому бессовестному совету согласиться не могла; а так положила свое намерение, когда сердце одному отдав, жить или умереть вместе, а другому уже нет участия в моей любви. Я не имела привычки, чтоб сегодня любить одного, а завтра другого; в нонешний век такая мода, а я доказала свету, что я в любви верна. Во всех злополучиях я была своему мужу товарищ; а теперь скажу самую правду, что, будучи во всех бедах, никогда не раскаивалась, для чего я за него пошла, и не дала в том безумия богу. Он тому свидетель: все, любя его, сносила; сколько можно мне было, еще и его подкрепляла. Мои сродственники имели другое рассуждение; такой мне совет давали или, может быть, меня жалели. К вечеру приехал мой жених ко мне, жалуясь на свое несчастие; притом рассказывал об смерти, жалости достойной, как государь скончался, что все в памяти был и с ним прощался. И, так говоря, плакали оба и присягали друг другу, что нас ничто не разлучит, кроме смерти; я готова была с ним хотя все земные пропасти пройти. И так час от часу пошло хуже. Куда девались искатели и друзья? Все спрятались, и ближние отдалече меня сташа, все меня оставили в угодность новым фаворитам; все стали уже меня бояться, чтоб я встречу с кем не попалась, всем подозрительна. Лучше б тому человеку не родиться на свете, кому на время быть велику, а после прийти в несчастие: все станут презирать, никто говорить не хочет!
Выбрана была на престол одна принцесса крови, которая никакого следу не имела в короне. Между тем приуготовлялись церемонии к погребению. Пришел тот назначенный несчастливый день; нести надобно было государево тело мимо нашего дому, где я сидела под окошком, смотря на ту плачевную церемонию. Боже мой, как дух во мне удержался! Началось духовными персонами, множество архиереев, архимандритов и всякого духовного чину; потом, как обыкновенно бывают такие высочайшие погребения, несли государственные гербы, кавалерию, разные ордена, короны; в том числе и мой жених шел перед гробом, нес на подушке кавалерию, и два ассистента вели под руки. Не могла его видеть от жалости в таком состоянии: епанча траурная предлинная, флер на шляпе до земли, волосы распущенные, сам так бледен, что никакой живости нет. Поравнявшись против моих окон, взглянул плачущими глазами с тем знаком или миною: кого погребаем? в последний, в последний раз провожаю. Я так обеспамятовала, что упала на окошко: не могла усидеть от слабости. Потом и гроб везут: отступили от меня уже все чувства на несколько минут. А как опомнилась, оставя все церемонии, плакала, сколько мое сердце позволило, рассуждая мыслию своею: какое это сокровище земля принимает, на которое, кажется, и солнце со удивлением сияло! Ум сопряжен был с мужественною красотою; природное милосердие, любовь к подданным нелицемерная. О боже мой, дай великодушно понести сию напасть, лишение сего милостивого монарха. О господи, всевышний творец, ты вся можеши, возврати хотя на единую минуту дух его и открой глаза его, чтоб он увидел верного своего слугу, идущего пред гробом, потеряв всю надежду ко утешению печали его! И так окончилась церемония: множество знатных дворян, следующих за гробом; казалось мне, что и небо плачет и все стихии небесные. Надеюсь, между тем и такие были, которые радовались, чая себе от новой государыни милости.
По нескольких днях после погребения приготовляли торжественное восшествие государыни в столичный город со звоном, с пушечной пальбою. В назначенный день поехала и я посмотреть ее встречи: для того полюбопытствовала, что я ее не знала от роду в лице, кто она. Во дворце, в одной отхожей комнате, я сидела, где всю церемонию видела. Она шла мимо тех окон, под которыми я была, и тут последний раз видела, как мой жених командовал гвардией; он был майор, отдавал ей честь на лошади. Подумайте, каково мне глядеть на сие позорище! И с того времени в жизни своей я ее не видела. Престрашного была взору. Отвратное лицо имела; так была велика, когда между кавалеров идет, всех головою выше, и чрезвычайно толста. Как я поехала домой, надобно было ехать через все полки, которые в строю были собраны. Я поспешила домой, еще не распущены были. Боже мой! Я тогда света не видела и не знала от стыда, куда меня везут и где я. Одни кричат: «Это отца нашего невеста!» Подбегают ко мне: «Матушка наша, лишились мы своего государя!» Иные кричат: «Прошло ваше время, теперь не старая пора!» Принуждена, была все это вытерпеть; рада была, что доехала до двора своего; вынес бог из такого содому.
Как скоро вступила государыня в самодержавство, так и стала искоренять нашу фамилию; не так бы она злобна была на нас, да фаворит ее, который был безотлучно при ней, он старался наш род истребить, чтоб его на свете не было; по той злобе, когда ее выбирали на престол, то между прочими пунктами написано было, чтоб одного фаворита, который был при ней камергером, в наше государство не ввозить; потому что они жили в своем владении; хотя она и наша принцесса, да была выдана замуж; овдовевши жила в своем владении, а оставить и его в своем доме, чтоб он у нас ни в каких делах не был, к чему она и подписалась. Однако злодеи многие, недоброжелатели своему отечеству, все пункты переменили и дали ей во всем волю и все народное желание уничтожили; и его к ней по-прежнему допустили. Как он усилился, побрав себе знатные чины, первое возымел дело с нами, и искал, какими бы мерами нас истребить из числа живущих. Так публично говорил: дома той фамилии не оставлю! Что он не напрасно говорил, но и в дело произвел. Как он уже взошел на великую степень, он не мог уже на нас спокойными глазами глядеть. Он нас боялся и стыдился; знал нашу фамилию, за столько лет рожденные князья, имели свое владение, скольким коронам заслужили. Все предки наш род любили за верную службу к отечеству, живота своего не щадили; сколько на войнах головы свои положили! За такие их знатный службы были от государей отменно награждены великими чинами, кавалериями, и в чужих государствах многим спокойствие делали, где имя их славно; а он был самый подлый человек, а дошел до такого великого градуса, одним словом сказать, только одной короны недоставало! Уже все в руку его целовали, и что хотел, то делал, уже титуловали его ваше высочество; а он не что иное был, как башмачник: на дядю моего сапоги шил. Сказывают, мастер превеликой был; да красота его до такой великой степени довела. Бывши таких высоких мыслей, думал, что не удастся ему до конца привести свое намерение, он не истребит знатные роды; [но] так и сделал: не только нашу фамилию, но другую такую же знатную фамилию сокрушил, разорил и в ссылку сослал. Уже все ему было покорено. Однако о том я буду молчать, чтоб не прейтить пределов; я намерена только свою беду писать, а не чужие Пороки обличать.