41. Случившееся воодушевило всех скифов, и они более не признавали себя побежденными, ибо видели, что враги не захватили величайшего нашего добра и у нас есть еще доблестный дух и верность друзьям. Все это сильно напугало савроматов, понявших, с какими людьми предстоит сражаться, если скифы, даже застигнутые врасплох, превзошли их доблестью. Поэтому, когда наступила ночь, они бежали, бросив большую часть скарба и поджегши повозки. Но, конечно, Амизок не мог допустить, чтобы он оставался зрячим, раз Дандамид ослеп, и поэтому также лишил себя зрения, и скифы стали кормить их на общественный счет, окружив чрезвычайным почетом…
44. Расскажу я тебе, Мнесипп… про дружбу Макента, Лонхата и Арсакома. Арсаком влюбился в Мазаю, дочь Левканора, царствовавшего на Боспоре. Он был отправлен туда с поручением относительно дани, которую боспорцы всегда нам исправно платили, но тогда уже третий месяц как просрочили. Увидев на пиру Мазаю, высокую и красивую девушку, он страстно в нее влюбился и очень страдал. Вопрос о дани был уже разрешен, царь дал ему ответ и, отправляя его обратно, устроил пир.
На Боспоре в обычае, чтобы женихи просили руки девиц во время пира и рассказывали, кто они такие и почему считают себя достойными свататься. На пиру присутствовало тогда много женихов — царей и царских сыновей: был Тиграпат, владыка лазов, Адирмах, правитель Махлиены, и многие другие. Полагается, чтобы сначала каждый из женихов объявлял, что он приходит свататься, а затем пировал бы, возлежа вместе с другими в молчании. Когда пир окончится, следовало попросить чашу и, совершив возлияние на стол, сватать девицу, усердно выхваляя себя самого, свое происхождение, богатство и могущество.
45. Многие, согласно обычаю, совершали возлияние и просили руки царской дочери, перечисляя свои царства и сокровища. Последним попросил чашу Арсаком, но возлияния делать не стал (у нас не в обычае проливать вино: это считается нечестием по отношению к богу). Выпив залпом, он сказал: «Выдай за меня, царь, твою дочь Мазаю, так как я гораздо более подходящий жених, чем они, по своему богатству и имуществу». Левканор изумился, — он знал, что Арсаком беден и происходит из незнатных скифов, — и спросил: «Сколько же у тебя имеется скота и повозок, Арсаком? Ведь ваше богатство состоит в этом», — «Нет у меня ни повозок, — возразил Арсаком, — ни стад, но есть у меня двое доблестных друзей, каких нет ни у кого из скифов».
При этих словах над ним стали смеяться и косо на него смотреть и решили, что он пьян. Адирмах, предпочтенный всем прочим, собрался наутро увести невесту в Меотиду к махлийцам.
46. Арсаком же, возвратившись домой, рассказал друзьям, как он был оскорблен царем и высмеян на пиру, так как его сочли бедняком. «Однако, — добавил он, — я рассказал Левканору, какое имею богатство — именно вас, Лонхат и Макент; сказал и то, что ваша дружба сильнее и надежнее всего могущества боспорцев. Но когда я это произнес, он надо мною посмеялся, пренебрег мною и отдал невесту Адирмаху, махлийцу, так как тот сказал, что имеет десять золотых чаш, восемьдесят четырехместных повозок, много мелкого и крупного скота. Таким образом, Левканор предпочел доблестным людям изобилие скота, ненужно дорогие кубки и тяжелые повозки. Меня, друзья, угнетают обе вещи: во-первых, я люблю Мазаю; во-вторых, меня сильно задело высокомерное обращение в присутствии многочисленных гостей. Я думаю, что и вы в равной мере оскорблены. На долю каждого из вас пришлось по третьей части бесчестия. Ведь с того времени, как мы сошлись вместе, мы живем как один человек, огорчаясь одним и тем же и радуясь одному и тому же».
«Не третья часть, — заявил Лонхат, — но полностью каждому из нас нанесена обида этим поступком».
47. «Как нам поступить при таких обстоятельствах?» — спросил Макент.
«Разделим труд, — ответил Лонхат, — я обещаю доставить Арсакому голову Левканора, тебе же предстоит привести ему невесту».
«Пусть будет так», — согласился Макент.
«Ты же, Арсаком, оставаясь здесь, собирай и готовь оружие, коней и все необходимое для войны в возможно большем количестве, так как, наверное, после этого начнется война и нам понадобится войско. Ты легко наберешь воинов; ведь и сам ты человек доблестный, и родственников у нас немало, в особенности если будешь восседать на шкуре быка».
Так и решили. Лонхат тотчас, как был, отправился на Боспор, а Макент — к махлийцам, оба верхами. Арсаком же, оставаясь дома, уговаривался со сверстниками, собирал среди родственников вооруженную силу и, наконец, восседал на шкуре.
48. Этот обычай относительно бычьей шкуры состоит у нас в следующем. Если кто-нибудь, будучи оскорбленным, собирается отомстить обидчику, но видит, что у него не хватает сил, то он приносит в жертву быка и, нарезав мясо, варит его; затем, расстелив шкуру на землю, садится на нее, заложив обе руки за спину, как если бы они были связаны в локтях. Этим выражается у нас самая сильная мольба. Когда мясо быка разложено, родственники и любой из посторонних подходят и берут каждый по куску. При этом они ставят правую ногу на шкуру и обещают доставить, кто сколько в силах: кто пять, кто десять всадников, тяжеловооруженных или пехотинцев, сколько может, а самый бедный только самого себя. Собирается иногда с помощью шкуры большое число воинов. Такое войско чрезвычайно стойко и непобедимо, ибо оно связано клятвой: поставить ногу на шкуру — у нас значит поклясться.
Итак, Арсаком был занят этим делом; и собралось к нему около пяти тысяч всадников, тяжеловооруженных же и пехотинцев вместе двадцать тысяч.
49. Лонхат, прибыв неузнанным на Боспор, является к царю, занимавшемуся делами, и говорит, что, прибыв с поручением от общины скифов, он сообщит также важные новости частным образом. Когда царь приказал ему говорить, Лонхат сказал: «Скифы требуют, чтобы впредь ваши пастухи не переходили на равнину и пасли стада только до границы гор. Грабители же, на которых вы жалуетесь, что они делают набеги на вашу землю, посылаются не по общему решению, но каждый грабит за свой страх. Если кто-нибудь из них будет захвачен, то ты вправе его наказать. Вот что скифы поручили мне передать.
50. Я же могу тебе сообщить, что на вас готовится большой набег Арсакомом, сыном Марианта, который недавно приходил к тебе послом. Сердит он на тебя, по-моему, за отказ, который получил, когда сватался к твоей дочери. Уже седьмой день сидит он на шкуре, и собирается к нему немалое войско». — «Я и сам слышал, — ответил Левканор, — что собирается вооруженная сила с помощью шкуры, но не знал, что она готовится против нас и что Арсаком — ее вождь». — «Да, — сказал Лонхат, — приготовления эти — против тебя. Арсаком — мой враг и ненавидит меня за то, что меня больше уважают старейшины, и за то, что я считаюсь во всем лучше его. Если же ты обещаешь мне свою вторую дочь, Беркетиду, — ибо и я достоин вас, — то в скором времени я принесу тебе его голову». — «Обещаю», — ответил царь, очень испугавшись. Он ведь знал, что причиной гнева Арсакома была история со сватовством, да и вообще он всегда дрожал перед скифами.
Тогда Лонхат сказал: «Поклянись, что будешь соблюдать договор и не отречешься от него».
Тут царь, подняв к небу руки, собирался уже поклясться, но Лонхат сказал: «Как бы кто-нибудь из присутствующих и видящих нас не догадался, в чем мы приносим клятву, войдем сюда, в святилище Арея, и запрем двери, — дабы никто нас не услышал. Если бы об этом узнал Арсаком, боюсь, как бы он, собравший уже большую дружину, не принес меня в жертву перед войной», — «Войдем, — сказал царь, — Вы же отойдите подальше. И пусть никто не входит в храм, пока не позову».
Когда они вошли, а телохранители удалились, Лонхат, выхватив меч, одной рукой зажимает Левканору рот, чтобы он не кричал, и поражает его в грудь, затем, отрезав голову и держа ее под плащом, выходит, как бы разговаривая с царем и обещая скоро вернуться, точно он был им за чем-то послан. Так он достиг того места, где оставил привязанным своего коня, вскочил на него и ускакал в Скифию…