Он добровольно нам в беде помог, —
Действительно, его послал к нам бог!
Он птица счастья, что сама влететь
Решилась в нашу горестную сеть…
Чем эту птицу счастья привязать?
Ей нужно уваженье оказать!»
Она приказ дала седлать коней, —
Михин-Бану сопутствовала ей…
Для уловленья в сеть ее красы,—
Как два аркана черных, две косы —
Две черных ночи, и меж той и той
Пробор белел камфарною чертой.
Злоумышляла с бровью будто бровь,
Как сообща пролить им чью-то кровь,
И на Коране ясного лица
Быть верными клялись ей до конца…
Фархад, узрев Ширин, окаменел,
То сердцем леденел, то пламенел.
Но и сама Ширин, чей в этот миг
Под пеленою тайны вспыхнул лик,
К нему мгновенной страстью занялась,
Слезами восхищенья облилась.
На всем скаку остановив коня,
Едва в седле тончайший стан склоня,
Тот жемчуг, что таят глубины чувств,
Рассыпала, открыв рубины уст:
«О доблестнейший витязь, в добрый час
Пришедший к нам, чтоб осчастливить нас!
С обычными людьми не схож, ты нам
Загадка по обличью и делам.
По виду — скорбен, изможден и хил,
Ты не людскую силу проявил,—
Не только силу, но искусство! Нет,
Не знал еще такого чуда свет!..»
Едва Ширин свой приоткрыла лик,
Фархад ее узнал и в тот же миг,
С глубоким стоном, мертвеца бледней,
Как замертво свалился перед ней…
Фархад вторые сутки там лежал,
То — будто бы дышал, то — не дышал.
При нем, не отходя ни шагу прочь,
Ширин с Шапуром были день и ночь.
Когда же непреодолимый сон
Им в третью ночь сковал глаза, — то он
Глаза открыл, очнулся — и не мог
Понять никак, что это за чертог,
Как он сюда попал и почему
Столь пышно ложе постлано ему?..
И вдруг он вспомнил, как к нему пришла
Та, что была, как солнце, вся светла.
Что с ней беседы удостоен был,
Что награжден своей мечтой он был…
Здесь он подумал: «Я пред ней в долгу.
Чем благодарность высказать могу
Ей, луноликой, светлой пери, ей,
Так снизошедшей к участи моей?
Арык — ее заветная мечта,
Так пусть не будет тщетною мечта!
Хоть жизни нашей скоротечен срок
(Не знаю, мне какой намечен срок),
Но ровно столько я хотел бы жить,
Чтоб это дело с честью завершить…»
И вот опять киркой он замахал,
Опять гранит в горах загромыхал:
Что ни размах руки — то грома треск,
Что ни удар кирки — то молний блеск…
Ширин таилась: с кем ей говорить,
Какому другу сердце ей открыть?
Ах, первая любовь всегда робка,—
Ширин блюла достоинство пока.
Проходят дни, а всё грустна Ширин,
Не ест, не пьет, не знает сна Ширин.
То вдруг решает: «Я пойти должна!»
То вдруг и мысль об этом ей страшна.
Честь говорит ей: «Нет», а сердце: «Да!»
Кто скажет ей — что благо, что беда?..
Гранитных скал стал жителем Фархад —
Стал скалосокрушителем Фархад.
Подтянет свой кушак потуже он —
Одним ударом рушит целый склон;
Махнет, как бы игрушкой, он киркой —
Смахнет скалы верхушку он киркой.
Он низвергал за глыбой глыбу в степь —
Обрушиться хребты могли бы в степь!
Осколки били по луне, но ей
Был ореол защитой от камней…
Так исподволь всё дело шло к концу,
Арык уже был подведен к дворцу…
Когда он это дело завершил,
И город он снабдить водой решил.
А город был внизу, и без воды
Там огороды гибли и сады.
Фархад исчислил высоту — она
Двум тысячам локтей была равна.
И с этой кручи вниз пустил Фархад
За водопадом в город — водопад.
И так благодаря его трудам
Все люди воду получили там…
«Рекою жизни» тот арык с тех пор
Зовется у людей армянских гор,
И «Морем избавленья» — водоем
Народ прозвал на языке своем…
Царил тогда на западе один
Могучий, именитый властелин,
Аджамский шах и аравийский шах, —
Скажи: он был полуазийский шах.
Хосроя внук, Хормуза сын он был.
Хосров Парвиз — так в мире он прослыл…
А в это время разнеслась молва
(Вскружилась у Хосрова голова),
Что гурия одна, покинув рай,
В мир снизошла, избрав армянский край;
Что чистотой ее озарена,
Как солнцем, та счастливая страна…
В его воображенье день и ночь
Была она, не отступая прочь…
Дворца привратник доложил Бану:
Мол, счастье правит повод в их страну,
Пришел от самого Хосрова, мол,
Вельможный, благороднейший посол…
И вот — Бану одна
В пучину дум душой погружена.
Ни родом, ни державою своей,
Ни в чем Хосров не уступает ей,
Напротив, лестен очень этот брак, —
Страну б ее упрочил этот брак.
Но вспоминался ей Фархад, и вновь
От жалости в ней холодела кровь…
Хосрову отказать? Придет он в гнев:
Легко джейрана одолеет лев…
Так сеяла старательно она
Соображений разных семена
И, видя, что плодов посева нет,
Племянницу призвала на совет:
«Послала испытанье нам судьба.
Решай сама, а я, увы, слаба».
И гурия, суть дела разобрав,
Воскликнула, лицом к земле припав:
«…Твой приговор скорей изречь прошу,
Скорей обрушить скорби меч прошу.
Иль заживо низвергни ты меня,
Как у индусов, в капище огня:
Пусть плоть моя избавится в огне
От сотен тысяч мук, сужденных мне;
Пусть я, подобно волосам моим,
Вся превращусь в кудрявый, легкий дым.
И даже и стенать не стала б я,
Освободила б мир от жалоб я.
И одинокий мученик Фархад!
Прости: так будет лучше мне, Фархад.
Я — лишь мечта твоя, однако ты
Пожертвовал всей жизнью для мечты.
И мне, поверь, достаточно самой
Сознания, что ты в мечте — со мной…»
[Они решают отказать шаху под тем предлогом, что Ширин смертельный враг замужества.]
Парвиз, поднявший гнева острый меч,
Решив страну армян войне обречь,
Собрал такую силу, что и сам
Не ведал счета всем своим бойцам…