— Вильнюс был сильно разрушен, и кое-кто там сильно нас не любил.
— Приезжай к нам теперь.
— Отстроили Вильнюс? — он смотрит на меня и улыбается. Я чувствую за этим вопросом другой, невысказанный.
— Не узнаешь город, — отвечаю я и тоже улыбаюсь.
— Это хорошо, — говорит он. На этот раз уже серьезно.
— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —
За окном всё носятся по сугробам, играют лохматые псы.
Входит хозяин дома Павел Чаус — плотный, коренастый, с густыми черными бровями. Он уже не молод — больше тридцати годов живет в этих местах. Глянув за окно на собак, он говорит:
— К метели… Вон как собаки по снегу катаются. Может, не поедете сегодня?
— Что олени? — спрашивает Сергей, и это надо понимать как решение.
— Олени ждут.
— Подъем!
У дверей двое нарт. Утонувший в мехах ненец приветливо здоровается с Сергеем Лобановым, пожимает мне руку и называется с достоинством:
— Селиндер.
Я спрашиваю, не родня ли он Аску Селиндеру, у которого я жил и вместе с которым не один день провел в тундре, охотясь на песцов.
— Нет, — отвечает мой новый знакомый и, сверкнув крепкими белыми зубами, добавляет: — Селиндеров здесь много. Меня зовут Михаил. — А затем обращается к Сергею: — Может, не поедем? Смотри, снег мягкий стал, собаки, как свиньи, в сугробе роются. И небо что-то мне не нравится…
Сергей глядит на небо: уже который день подряд оно все такое же багровое, точно окрашено заревом гигантского пожарища.
— Впервой, что ли?
— По мне, так можно и ехать, но… — не договорив, Селиндер смотрит на меня.
— Поехали, — говорю я, памятуя, что на Севере ни над кем так не смеются, как над трусом.
Здесь понимают и ценят осторожность, пусть даже и чрезмерную порой, но трусов презирают. Для ненцев трусость такой же порок, как жадность. Жадного человека ненавидят, слух о нем разносится по всей бескрайней тундре, никто никогда не направит своих оленей или собак к его чуму, он обречен на постоянное одиночество. Кстати сказать, тому, кто незнаком со здешними понятиями и обычаями, прослыть скупердяем и трусом нетрудно. Так что лучше уж пойти на риск, даже если и не чувствуешь в душе избытка храбрости.
Мы едем.
Сергей Лобанов прилетел в Антипаюту по своим делам. Он — председатель районного комитета народного контроля, и хлопот у него хватает. Однако, узнав в Антипаютской школе-интернате, что один из учеников не вернулся после зимних каникул, он заказал нарты, и вот мы едем в затерявшийся где-то на краю света чум.
Как и повсюду в нашей стране, здесь обязательное восьмилетнее обучение. Каждый год, перед началом занятий, в тундру отправляются люди, которые собирают по одиноким чумам мальчиков и девочек школьного возраста. На моторных лодках или верхом на оленях детей доставляют в заранее условленное место, а потом на самолетах переправляют в поселки, где находятся школы-интернаты. Эти довольно сложные экспедиции требуют больших средств и тщательной подготовки. Было время, когда ненцы наотрез отказывались отпускать детей в интернаты. Нелегко было убедить родителей, что с ребятами не случится ничего плохого, доказать, что ученье необходимо и ненцу, вечно живущему в тундре. На все уговоры родители знай свое твердили: «Школа не научит ни охотиться, ни ухаживать за оленями. Этому я сам научу своих детей. Так зачем им школа?» Трудно, очень трудно было сломать лед недоверия. Теперь положение изменилось. Многие ненцы, живя в интернате, окончили восьмилетку, а пример — лучший агитатор. Но и поныне встречаются люди, которые и слышать не хотят ни о каких школах, прячут детей, отправляя их далеко в тундру. По-моему, консерватизм этот объясняется спецификой труда ненцев, который связан с кочевой, отшельнической жизнью. Многие семьи все еще держат крупные стада оленей и обычно поручают смотреть за ними подросткам. Чем больше у семьи оленей, тем меньше у детей возможности приобщиться к образованию; чем богаче родители, тем хуже детям. Парадокс? Возможно. Однако люди, которых это непосредственно затрагивает, меньше всего об этом думают.
За годы советской власти ненцы, как и все народы советского Севера, совершили бросок через целые столетия. Они как бы оттолкнулись одной ногой от патриархально-родового уклада жизни, а другую поставили уже в социализм, миновав не только капитализм, но и феодальный и рабовладельческий строй. Это поистине головокружительный скачок, и не всякий может его осмыслить, надлежащим образом использовать то новое, что принес в этот край социализм. Правда, есть вещи, которые приняты всеми без исключения, северяне быстро освоили их и пользуются ими так, словно иначе и быть не может. Прежде всего это касается таких достижений цивилизации, как радио, авиация. Тут к ним прибегают и стар и млад. По радиотелефону связываются за сотни километров, а в случае надобности — садятся в самолет и летят в любое место. Примерно так же вошло в быт и медицинское обслуживание. Правда, некоторые еще долго относились к врачу с недоверием — сказывалось вековое владычество шаманов. Мне рассказали, как всего месяц тому назад один ненец выбил окна больницы, когда соседи доставили из тундры и положили рожать в больницу его беременную жену. Есть еще люди, которые одной ногой стоят в сегодняшнем дне, а другой увязли в прошлом. Такие и на учебу смотрят, как на ненужную выдумку. Не легко здесь учителям, работникам народного просвещения. И поэтому я искренне восхищаюсь их благородным трудом, их настойчивостью и достигнутыми результатами. Ведь до революции в этом крае было всего три начальных школы. И учились в них только дети царских чиновников да купцов. Ненцы были неграмотными. А сегодня на каждую тысячу жителей Ямало-Ненецкого национального округа приходится одиннадцать человек с высшим и двадцать девять со средним образованием! Это поистине головокружительный скачок. Сейчас в округе около семидесяти средних и восьмилетних школ, в Салехарде открыты педагогическое и медицинское училища. Учится там не только ненецкая, но и молодежь других национальностей. Однако для будущих педагогов, какой бы национальности они ни были, обязательно изучение ненецкого языка, чтобы молодые специалисты могли успешно нести свои знания в отдаленнейшие уголки округа, где абсолютное большинство учащихся — дети ненцев.