Она лежала ничком на отмели возле реки и не могла с места сдвинуться, почти труп, живой труп. Покойник ходячий с душою навыверт державшейся на клочке кожи, обвисшей кругом на запястьях.
Райли сбежал. Бедный маленький брат. Чего она ждала от него? Но почему вот так бросил ее. Ради Лизы? Ради Лизы она бы поняла, она бы простила. Но куда он метнулся? Обратно в плен? Из-за лая собак. Что, если собаки уже настигли его? Бешенство. Как страшно. Представить Райли задыхающимся с пеной у рта. Или застреленным пиратами. Джейс от ужаса подскочила.
— Райли! — прохрипела она, пытаясь звать чуть громче. — Райли!
И кто бы узнал, сколько времени носились они кругами. Посеченная джунглями луна уж клонилась к восходу, меркла отсветом солнца. Солнце и луна, а цена одна. Отражаются друг в друге, не встретятся в замкнутом круге.
Джейс пыталась подняться. Как преступно долго лежала без движения. Ее даже не искали, за ней как будто наблюдали сотни глаз из джунглей. Трава, насекомые. Мир запахов земли и звуков первозданных. Если бы только не выстрелы. Она вздрагивала. Она все еще не могла пошевелиться, не от боли. Боли легко превозмочь, если мысли и вера едины. Но теперь отчего-то ощутила себя придавленной непомерной тяжестью.
Брат, маленький брат. Райли. Слова как заклинания. Заклинание и слово. Слово и мольба. Маленький брат. Младший.
Едва ни с ложечки кормила его.
Как смешно было в детстве с ложечки кормить его кашей. Ему год, а ей всего три. И мама с папой в просторной квартире. В детстве всегда больше простора.
Но почему ж те, кто ест с ладоней, часто руки откусывают, когда прорезаются зубы?
Да ведь он-то беззубым как тяпнул…
А хоть бы предал. Пусть даже предал, пусть оставил посреди леса, не замечая, как она упала с обрыва. Нет! Без него нельзя! Ведь заблудится, ведь сгинет, ведь не найти тогда оправдания себе.
Джейс с усилием попыталась встать, в итоге только поползла, слабо. Ноги болели, ноги не слушались. Но все быстрее, быстрее. Вот только ощущалось стремительное приближение беды. Такой беды, что заставляла крылья отрастать, лишь бы успеть, лишь отвратить. Как смела она, как смела падать с обрыва? Как смела лежать на отмели, как будто в заморозке тушкой убитой курицы. А курица ведь жертва…
Никто не виноват, кроме нее. Никто, кроме нее. Все по цепи кружилось и смыкалось. С нее все началось, на ней все и кончалось. А, значит, Райли не виновен. Нет! Ничуть! Пусть бросил лишь от страха. Пусть!
И рука сжала оружие, с оружием она поклялась вызволить снова брата из лап врагов, брата и остальных, если уж попались. Если уж она одна оказалась на свободе.
И над пологом неба вился уродливый дым, дым от костров в лагере электрических катастроф.
Как не хотелось туда направляться. Обратно в этот ад. О, как бывает страшно повернуть назад. Но Райли, скорее всего, побежал туда же. Прямо в лапы врагов. Что, если убили его на месте? Но мысли удивительно четко и почти цинично подсказали Джейс, что брата не убьют, потому что на вид он — выгодный товар, даже если не удалось бы получить за него выкуп.
Райли… Почему сбежал? Почему он всегда сбегал? Почему она всегда прощала, да еще обвиняла себя? Сбегал или просил ее принести себя в жертву. Так она оставила мечты о спорте ради помощи в его бизнесе с зоопарком, в котором он не мог разобраться. Так она залезла в долги, чтобы бедного брата не пырнули ножом заказные киллеры от конкурентов. Может, они оба слишком драматизировали, но она продала все, что имела, даже все памятные подарки родителей, чтобы вытащить Райли. Так он попросил отправиться на этот остров. А вот вытаскивать себя из клетки он не просил, но она знала, что так надо. И оказалось, будто ему не надо? От всех противоречий, от отчаяния и зла спасало универсальное сочетание — брат сошел с ума.
А как у него в зоопарке умирали яркие райские птицы! В клетках. Съеживались, втягивали головы в крылатые плечи, переставали петь, становились измученными, никчемными. Тоска птиц скрежетом разносилась через прутья. Если птица не может петь, она умирает, как любой эйдос, что либо парит, либо исчезает. Маленький зоопарк в крошечном мире. У отца все выживали. Кто его знает, что Райли делал не так?
Отец всегда настаивал на выборе пути, а старшая сестра все оберегала младшего, потому что так тоже завещал отец. Только как теперь могла она уберечь его от опасностей, если он сбежал в неизвестном направлении? Уж хотелось обнаружить его хоть в клетке, но живого, а не в пасти крокодила или варана.
И вот снова она шла через джунгли, слабо надеясь, что пистолет-пулемет поможет ей. Ей, измученной, покрытой кровью и грязью, но ей, не сдавшейся. Идущей на помощь сдавшемуся.
Противостоять миру или принимать его? Выбор. Выбор всегда и везде, как вода. Вода сильнее меча, когда разрушает порой города.
А джунгли уж озарялись утренними лучами. Как быстро время летело, как долго они скитались в лесу, вблизи от проклятого лагеря.
Она услышала шаги. Она приближалась к железному забору. Где-то там и подкоп маячил. Райли не хотел выбираться. Как же так… Как так?!
Живая птица никогда не пойдет добровольно в клетку, лишь набитое соломой чучело легко садится. Вылитая живая, а все ж чучело. Мертвая.
Она слышала, как возле забора топчутся какие-то люди, конечно, враги. Кому там еще быть? Она скрывалась в листве, надеясь, что ее не видят, зная, что достаточно ей скрипнуть, наступив на сухую ветку — пуля в лоб или в сердце: не имеет значения. Она вскинула оружие, надеясь, что ее не видят, выглядывая из-за низкой пальмы, раздвигая жесткие листья.
И раньше, чем увидела, среди прочих обостренных утром ароматов леса учуяла этот крепкий запах пота и табака, страшный запах хаоса. Хаоса по имени Ваас. Нет, он не выделялся на фоне других, там еще стояло немало пиратов, от которых несло не лучше, от некоторых еще и похуже. Но четко врезался в память, то ли привкус пота, то ли табака. Именно его. И ненависть будил этот запах. А теперь ужас пополам с забвением о себе. Райли!
Там мог быть Райли! Если они не покинули лагерь с пленниками, значит, устроили облаву на беглецов. А ее, может, вовсе мертвой сочли. За время тотальной неподвижности тела и сознания она едва не разучилась дышать, точно вода смыла ее, растворила на слои, на подчиненные, несогласованные структурой, точки, тире. Азбука Морзе словами молчания. Азбука Морзе чувствам морозным.
А потом она увидела, увидела главаря и еще полдюжины пиратов с ним. И они обступили Райли, который, кажется, только недавно выбежал из леса с поднятыми руками. Как его только ни пристрелили. Он точно сошел с ума.
Его обступили пираты, поставили на колени, ударили с двух сторон прикладами. Он пытался закрываться руками, берег голову. Пощады ли он ждал, когда сдавался?
О, как же хотела Джейс открыть огонь по этим подонкам в красных майках! И особенно желала растерзать на куски, изрешетить пулям вдоль и поперек главаря. Этого проклятого главаря с ирокезом, Вааса. Она не знала, что способна на столь всепоглощающее желание, жажду убийства. Но испугаться этому не успевала.
Почему же все-таки тело человеческое? Хрупкое, уязвимое. А так бы и вышла бестелесным духом, а так бы и унесла с собой брата. Куда угодно, только подальше от этого кошмара. Унести его, убаюкать, вернуть прежнего маленького брата. Как тогда. Как тогда. В огромной прекрасной квартире, когда все вещи кажутся огромными и невероятными. Туда, где нет ран, боли, слез, предательств, ненависти.
Как страшно. Как хотела бы унести, стать самой призраком. Кем угодно. Умереть ради него. Но спасти. Как смела она, смела так долго лежать в беспамятстве?! Может, удалось бы его перехватить… О, как она теперь ненавидела себя и врагов, глядя, как-то один, то другой приклад ударяет по голове, по спине, по плечам брата. Пираты глумились над сдавшимся в плен, вновь сдавшимся. Они увидели, насколько слаб этот зверь, и хотели его добить. Придумали бы самые страшные пытки, да помнили — товар. Впрочем, все решал сейчас приказ главаря.
Джейс с трудом сдерживала кашель, который лающими звуками преследовал ее с момента попадания в плен.
— Выходи, ***! — внезапно приказал главарь, резко обернувшись, сверкнув яростно глазам, посмотрев прямо на нее, прямо в ее казавшееся надежным убежище за пальмой.