И я почти уже верю,
что мы никогда не умрем…
Джейс подняла глаза, устремляя взгляд за горизонт, шепча:
— Небо… Скажи, я ведь сделала все правильно? Все правильно… Тогда… Почему мне так больно? Я знаю… Долг важнее чувств, — Джейс скорбно покачала головой, продолжая свое обращение, свою молитву, свой разговор. — Только дай знак, скажи, что распространение зла на этом несчастном острове остановится. Долг важнее… Но что теперь делать мне? Направь меня!
Женщина пошла к окраине деревни, чтобы где-нибудь там совершенно не в духе несгибаемых воинов выплакаться, потому что сил терпеть боль еще одной утраты во всеобщей радости не оставалось. Она не имела права скорбеть о нем, она желала бы его ненавидеть, только пальцы дрожали, а в горле теснился криком плач.
Она направлялась за околицу, когда в мелкой лавочке продавца фруктов и бакалеи заметила черноволосый силуэт, который тоже увидел ее и немедленно выскочил наружу, удивленно застыв с разинутым ртом. Джейс ощутила, как очертания мира начали расплываться, только этот человек проступил чрезмерно четко, дыханье перехватило. Что? Как? Откуда?
Комментарий к 0. Всё о нашем сиротстве Песни Flёur «Мы никогда не умрем», «Эйфория», «Лабиринт», «И солнце встает над руинами», «Дикое сердце», «Память»
Если честно... Автор обрыдался, пока писал. Не знаю, что удалось донести. Но реву уже второй день. Делать мне, конечно, нечего, но все через себя пропускаю. Ну за что его так? За что?!
Кстати, угадайте, кто появился в конце главы?
====== -1. Твои крылья пушисты ======
Ангел мой светлый. Ангел мой ясный.
Твои крылья пушисты — мои безобразны.
© Рада и Терновник «Ангел мой светлый»
— Ра-Райли!
Голос оборвался натянутой струной, воздух покинул пределы легких… Мир вращался со скоростью сломанной карусели, будто желая сорваться с оси, улететь ввысь.
Дерево предков, покрытое следами рук, праздник в деревне, музыка, ритмично двигающиеся силуэты людей, разноцветные лампочки, стекавшие светом, изумрудная трава. Все яркое, слишком яркое, чтобы понять, как это вообще возможно для существования, невероятно отличавшееся от края, где сосны и снег расцветали по весне робкими всходами. Но посреди всего это полыхавшего песнями птиц звука джунглей, посреди запретной для нее деревни Аманаки стоял ее брат, ее Райли.
Тишина… И неверие себе. Джейс убирала пряди со лба, но все никак не могла рассмотреть того, кто вернулся с того света: вот он, совершенно он, те же черные волосы, те же растерянные юные черты лица, разве только черная жесткая щетина совсем не подходила ему. Когда это у него такая борода выросла? Ах да, прошло ведь столько времени, а казалось, только вчера, только вчера Ваас сбрасывал его со скалы с привязанным к ногам бетонным блоком, как и ее. Ваас… Не убил Райли? Райли! Брат! Младший! Жив!
Крики стаи птиц в небе напоминали женский плач, горестный, будто по павшим воинам, в память о которых поднимался к небу дым, в память обо всех, кого забрали эти джунгли. Но когда нечего больше им забирать осталось, они решили вернуть, подчинились ей, ее воле, их жрице, ночи, воде, хранительнице жизни.
Из глаз брата снова текли слезы. Пусть плачет, ведь те, кто не умеют плакать, на самом деле слабы, а он просто никогда не желал ненавидеть, много не понимал, во многом ошибался, порой поступал, как маленький эгоистичный ребенок, но Джейс прощала ему все, и ныне простила, уже вовсе не вспоминая ту ночь, когда он сбежал.
— Райли… Это ты? — сестра протянула руку, дотрагиваясь до плеча вновь вернувшегося, все еще не веря себе, считая, что сходит с ума, что начинает испытывать галлюцинации, но голос ее дрогнул. — Ты жив?! Как?
— Джейс!!! — только выдохнул обескураженно младший. — Джейс!
Женщина знала этот голос, узнала бы по колебаниям воздуха, даже если бы отняли у нее слух, даже если бы смешались земля и небо, даже если бы ничего не стало в этом мире. Она все еще трясла головой, не веря себе, брат довел ее до костра, усаживая на траву, вскоре крепко обнимая, как ласковый теленок, как кроткий олененок. Райли… Несомненно, это был именно он. Не боец, не убийца, все тот же, изменившийся лишь выражением потерянности в расширенных на фоне осунувшегося лица глазах, да этой странной жесткой щетиной, будто исчез в нем ребенок, но появился мужчина.
— Ты жив… Жив, — твердила в бреду Джейс, ощущая, как сердце-птица улетает ввысь к клину окликавших крылатых голосов. Она дрожала, хрупкая, точно фарфоровая статуэтка, она не ведала, когда в ней вдруг появилась эта неустойчивость и надломленность. Она слышала из всего гула праздника только один голос, который поведал ей сбивчиво, торопливо, непоследовательно, глотая слова и запинаясь от переполнявших противоречивых эмоций:
— Я выбрался, веревка была привязана не так крепко, а у меня руки оказались свободны, это же чудо! Меня подобрали рыбаки, и у них я скрывался. Как хорошо, что ты меня нашла! Дже-ейс! Я две недели в деревне… Вот… В лавке работу дали. Они добрые! И к Цитре водили!
При упоминании имени жрицы будто какая-то черная тень накрыла сознание. Джейс задумывалась, а разрешено ли ей находиться в деревне, ракьят не гнали, но жрица не давала личного разрешения, а это не предвещало ничего хорошего, особенно то, что к ней водили Райли. Что могла сказать ему эта женщина? Это создание, которое возлагало на себя миссию вершителя судеб наравне с Ваасом. Два шамана, два жреца, да оба черные, кровавые, неправые. Кто ж белым станет? Ваас-то еще не верил в свою избранность, а Цитру распаляло сознание собственной правоты, и она усердствовала в своей миссии судьи. Что же она присудила Райли, слабому, пугливому?
Но, выходило, не такому уж слабому, если все это время он скрывался, да сумел как-то добраться до деревни. Сам, без чьей-либо помощи. Да, не попытался найти друзей, но ведь и Джейс удалось это лишь благодаря удаче или, как это называют иначе, вмешательству высших сил. Да и что ей удалось? Все напрасно, ведь всех потеряла. И ледяной саркофаг сомкнулся вокруг головы, когда поняла, что сейчас или чуть позднее, но неизбежно придется рассказывать о том, какая участь постигла всех их друзей. Придется поведать и о Лизе… Лиза! Что же о ней рассказать, когда сами не поняли, как трактовать ее шаг? Она покончила с собой из-за гибели Райли, а он… Он оказался жив. Пошла против правил судьбы, решила сама создавать эти правила. И не встретилась. Что за бесчеловечные шутки у судьбы, что за игра у жизни, раз происходит такое? И ей, Джейс, вместе с невыразимой радостью выпал самый тяжелый жребий — рассказать, нельзя ничего не утаить.
— Райли! А я… Я уже отомстила за тебя, я думала, что ты мертв, — шептала Джейс, чувствуя, что через какое-то время наверняка потеряет сознание, да еще желудок сдавила совершенно неуместная непривычная тошнота, но она поднимала глаза, будто брат мог растаять, исчезнуть, но нет, он оказывался рядом, материальный, из плоти и крови, настоящий, тот же, свой, родной, отчего сестра нежно лепетала. — А ты… Жив!
— Джейс… Ты не поверишь… Я… Я проползал под трупами, скрываясь от пиратов, — с вытаращенными глазами рассказывал брат, тряся руки сестры, тоже будто пытаясь убедиться, что она живая, смущенно опуская глаза, будто испытывая вину перед ней, он бормотал дальше. — Но ты же знаешь, я не умею стрелять, я не брал в руки оружья… Но было так… так страшно!