Голос его надломился, как лед на осенней луже, где легкие деревьев ожидают смены далекой весной. Он тоже видел смерть, он тоже впитал всю боль тех, кто выживал в этом аду изо дня в день, ему пришлось, может, тяжелее, потому что Джейс ощущала себя панически потерянной всякий раз, когда оказывалась без оружья. А он даже не притронулся, не убил. И выжил так, полагаясь только на волю Провидения. И если выжил, то, может, был прощен за свою трусость по отношению к сестре. Или он все же бежал в попытке спасти Лизу? Уже не спросить, не теперь, не стоит. Порой лучше просто простить, ничего не узнавая.
Сестра надеялась отсрочить разговор, теперь снова появилась цель, появился тот, ради кого стоило дальше жить. И будто все возвращалось на круги своя, у нее вновь возникал стимул двигаться дальше, не ради себя, забывая о себе, как она и привыкла, может, неверно привыкла. Ваас будто разбудил в ней иную, наделенную собственным мировосприятием, целостную и могущественную настолько, что и бури вызывала. Белую жрицу.
Но вот появился Райли и вновь возвращался парень-девушка по имени Джейс, образ, который, как сухая кора, пришел с большой земли.
И этот во многом неверный образ заставил откладывать разговор о судьбе друзей до той поры, пока они бы не достигли снова дома. Да, пора домой, уже не важно, что там Хойт, не важно, что там Цитра, главное — вытащить Райли. Любой ценой.
— Мы должны выбираться с острова! — твердо заявила старшая. Но тут младший будто отшатнулся от нее, рассеянно обведя взглядом деревню, заявил:
— Я не умею! — а потом торопливо добавил, будто в театре, надрывно. — Я боюсь!
Джейс непонимающе глядела на него, не ощущая, что он боится, с некоторых пор она намного лучше понимала мотивы людей. Неужели он намеревался остаться в окружении сотен опасностей без оружия продавцом в бакалейной лавке деревни Аманаки? Уже почти ненавистной ей деревне, однако для него ракьят являлись однозначно друзьями, только благодаря им и рыбакам он спасся. Рыбак… А не тот ли рыбак его вытащил, что потерял жену и сына возле «Доков Валсы»? Неужели Райли какое-то время находился совсем рядом от них, от Лизы? Как же так… Джейс опустила голову на грудь, бессильно приподнимая брови, опуская руки:
«И снова ты отрекся от меня? Я снова должна пожертвовать собой ради тебя? Наверное, я должна к этому привыкнуть, к тому, что мне плюют в лицо, а я улыбаюсь им в ответ. Ваас и не знал, как мне глубоко безразличны все его слова о предательстве. Я, может статься, лучше него знаю, что это значит, я привыкла пережевывать, перемалывать боль от предательств, раз за разом. Повторение бессмысленных действий».
Какое-то злое создание вновь заговорило в ней, будто распятия мало оказалось для уничтожения этого чудовища. Но если бы все было так просто, ведь человек каждый день борется со своим внутренним монстром. Кто-то проигрывает. Ваас проиграл, потому что у него отняли идеал, его веру, отняли то, что помогало различать добро и зло. Снова его образ… Мертв. Он мертв. Враг не предает, но он враг. Жив Райли, который вновь отрекался. Но что же? Она виновата, она не поведала всю правду, но уже ощущала, насколько теперь виновата перед братом.
Джейс скорчилась на траве возле огня, в голове ее тоже разгорался пожар, самый настоящий пламенный вихрь, в котором тонули здравые мысли и образы. Хрипом вырвалось:
— Райли… Я должна тебе все рассказать.
— Джейс? Они, — голос брата дрогнул, но он видел, как начинает раскачиваться из стороны в сторону сестра, будто надеясь так вырваться из своего тела, как из старой кожи, избежать этого разговора даже ценой исчезновения, поэтому схватил ее за плечи, придвинулся лбом к ее лбу, поглаживая по спине, будто теперь наставала его очередь быть сильным, защищать ее. — Джейс, стой! Что бы ты ни рассказала, ты ни в чем не виновата! Слышишь? — но затем губы его дрогнули, он сжимал кулаки, закрывая глаза. — Это я потащил всех! Джейс… — вновь его взгляд олененка, тихий, безобидный. — Лиза?.. Оливер? Дейзи? Они…
— Я никого не смогла спасти… Райли… Я, — пыталась связать слова Джейс, но голос исходил муравьиными снами, отделенными от полета птичьего клекота.
Женщина ощутила, как вокруг нее точно какой-то туман встал, ноги больше не держали. Никогда она не жаловалась на беспричинные обмороки, но явно, что все произошедшее за последнее время вынуло из нее последние силы. И великая радость за вновь обретенного брата едва не стоила ей жизни, ведь от радости люди тоже умирают, да еще когда радость замешана крепко на чувстве вины.
В деревне не кричали петухи, в деревне наставала тишина, только сквозь туман сознания проступило вдруг отчаянное восклицание брата, такое, за которое бы простила любую его трусость до этого:
— Куда вы ее! Не трогайте мою сестру!!!
Из-под закрытых век ее потекли слезы, а, может, не ее, это джунгли плакали вместо нее, это роса опадала с лепестков орхидеевых, белых, легких, подхваченных нефритовыми видениями. И она — женщина, не воин. Уже не воин.
Комментарий к -1. Твои крылья пушисты Итак, автор пустил по ложному следу в той главе. Это и правда был Райли, все, кто предполагал, могут радоваться – угадали.
А теперь можно подумать, куда ее, болезную, потащили и кто? И, главное, за что?
Ух, думаю, за эту неделю допишу.
====== -2. Нет вестей с небес ======
Тишина… Темнота. Мало одного распятия для уничтожения монстра, мало одного самопожертвования для утоления голода лиан. Мало всего для утоления жадности властолюбия обитательницы зиккурата. Джейс подозревала уже давно, кто окажется ее истинным врагом.
Шаги… По камням, точно по плитам храма. А люди разучились молиться в храмах, разучились вставать на колени, у них отняли веру или сами ее отдали. У племени тоже пытались когда-то отнять, изменить, но они будто на генетическом уровне сохранили привязанность к своему духовному лидеру, одно слово которой могло обратить ночь в день, а свет во тьму. Так ли правильно? Так ли верно?
Шаги босых ног по каменным плитам.
Небо… Бесконечное ярко-оранжевое небо, ладья солнца на востоке. Солнце никогда не взойдет на западе, не зайдет на востоке. Они сохранили баланс, они не допустили катастрофы. Они… Убивали Джейс.
Женщина попыталась пошевелиться, но поняла, что руки ее вновь растянуты в разные стороны и удерживаются тугими веревками, от которых тянуло гнилью, по толщине сравнимыми с канатом. Она стояла на коленях, привязанная к деревянной раме из двух палок и перекладины. И яркую перспективу недостижимо далеких, невероятно свободных небес, застила смуглая статная фигура властной Цитры. И хитрые зеленые глаза ее, будто впитавшие всю зелень тропиков, метали молнии, рассматривая, как нечто отвратительное, пленницу.
Жрица отошла, метнулась, точно нечеткая тень, из-за которой ничто не удавалось осознать, понять. Но четко предстала картина искаженного гримасой ужаса и растерянности лица Райли, которого держали, заламывали руки, двое сторожей храма. Райли!!! Брат! Ваас не убил, так неужели его проклятая сестрица-жрица теперь намеревалась принести в жертву?
Цитра… Райли… Воины ракьят — элитная охрана храма, не те простые парни, с которыми Джейс сражалась обычно, а самые преданные, самые отборные и крепкие.
Ваас… Убил только Оливера. А она отомстила ему за всех ракьят, она убила его, и сейчас его кошмарно не хватало. Хотелось увидеть, как в это проклятое языческое капище врываются пираты, как течет черная кровь жрицы. Цитра… Цитра — вот тот, кто убил Вааса, вот тот, кто столкнул его в бездну. Да и что непонятного, когда сама Джейс уже запутывалась теперь, кто враг, кто друг? Ракьят — свои, союзники, но разве друзья привязывают на закланье? И разве враги предупреждают об опасности? Ваас… Почему он ушел, почему теперь казался единственным спасеньем, как тогда, когда на нее напали двое ракьят?
«Мы вальсируем во тьме, в темноте наших душ. Думаем, будто что-то изменится, но ничего не меняется», — бессильно опустошенно размышляла она, точно не сознавая здраво грозившей опасности. Но, может, уже разучилась. Ей столько раз казалось, что уже ничто не отвратит неминуемый конец и каждый раз, когда выживала, в ней будто умирал кто-то, так что ныне словно никого не осталось, ни единого способа, чтобы по-настоящему бояться. Ваас ведь тоже не боялся смерти уже, искал достойного противника. Порой необходимо признать, что настает время умереть. Может, и ее время наставало здесь, на возвышении из плит и лиан? А где настало его?