— Да, — кивнула странница.
— Ты — не пират, пират бы не стал так врать. А докажешь. Делом! — улыбнулся уже радушно Дени, но снова нахмурился. — Что ты умеешь?
— Стрелять, — шевелились губы Джейс, летел ее голос, а сознание едва давало целостную картину происходящего. Предметы диссоциировались, разлагались на отдельные моменты, кадры, штрихи.
— Ты точно не пират? — снова мелькнуло недоверие в голосе Дени.
— Нет, я биатлонист, — не врала Джейс, отвечая первое, что в голову приходило. Говорить, что не важно, почему она умеет стрелять и тому подобное, означало навлечь на себя немилость недоверия.
— Снайпер, значит, — одобрительно закивал Дени, потирая руки, убирая за спину автомат. — Это очень хорошо.
И она вдруг поняла значение каждого вида спорта. За мирными соревнованиями всегда скрывалась подготовка к войне. Биатлон — снайпер на лыжах. Только новые виды спорта не отвечали запросам войны, а старые готовили и готовили людей к тому, что однажды придется сменить спортивный инвентарь на настоящее оружие.
— Добро пожаловать в деревню Аманаки! — провел ее под выцветшей вывеской над воротами Денис, снова улыбнувшись. Задумчиво и пытливо блестели его глаза из-за толстых стекол.
Джейс очень бы хотелось доверять ему, всем своим видом он предлагал доверять. Но она слишком давно разучилась верить людям. Она каждый раз ждала от них удара, поэтому его отсутствие являлось скорее приятной неожиданностью.
Джейс проводили вроде под конвоем в деревню, хоть и опустили оружие. Под ногами снова мешались мартышки. Смешные существа в свете дня. А ночью как она умоляла не шуметь! Да, она теперь хотела бы отблагодарить ту мартышку, что не выдала ее. И не важно, что зверь бы не понял, за что. А вдруг понял?
Деревня представляла собой пять или шесть домов, в центре помещался склад припасов, чуть ближе к забору на открытом огне несколько человек жарили тушку поросенка.
Особенно выделялось на фоне всей крошечной деревни высокое толстое дерево с раскидистыми ветвями. Возле него были расставлены плошки с плодами, а в дупле возле земли, надежно заложенном камнями и образующем нишу, помещались некие изображения, небольшие статуэтки или что-то еще. Еще, как удалось заметить, всю кору, насколько удавалось дотянуться человеку, покрывали отпечатки рук, нанесенные белой краской. Дерево явно несло глубокий ритуальный смысл, возле него даже молилась девушка в пестрой майке. Кому только молилась? И что ей отвечали на молитвы? Может, и отвечали, судя по ее виду. Она застыла с сосредоточенным одухотворенным лицом на коленях, приникая лбом к краю ниши. Джейс обвели стороной, подальше от древа. Видимо, для чужака приближение к нему несло негативный эффект. Значит, ей никто не мог ответить. А к кому же ей, чужестранке, стоило здесь обращаться? Может, она совсем разучилась. Ведь так хотела бы попросить чуда для своих друзей. Хотя бы одного, один раз.
Почему в мире не может быть чудес, описанных в древних книгах?
Но какой-то внутренний скептик заставлял ее почти цинично себе отвечать: «Да, чудеса бывают. Но если они не случаются с сотнями таких же несчастных, почему должны случиться именно с тобой, ведь ты — не особенная».
Ее довели до небольшой хибарки, напоминавшей нечто среднее между щитовым домиком и хижиной. Джейс не знала, зачем Дени провожает ее: то ли чтобы проконтролировать, что чужак дошел до места возможного заключения, то ли чтобы она не упала. Притом, второе вероятнее, особенно, когда мужчина решительно кивнул ей, когда они переступили через порог хибары:
— Завтра штурмуем аванпост Аманаки, это на западе отсюда, пока отдыхай.
После чего он оставил Джейс одну. В хибарке не было света, только в луче, проникшем через узкое-преузкое окно, она рассмотрела соломенную куклу, висевшую в углу, чуть дальше от веревки с бельем.
У куклы вместо лица обреталась красная маска. И эта маска снова напомнила о Райли, о том, как у него, бедной соломенной куклы, вместо лица осталась только кровавая маска от побоев.
Местные явно иначе воспринимали эту куклу, но Джейс все и везде напоминало теперь о брате. Она не знала, как сможет жить, если это продлится до конца ее дней, которые могли наступить в любой миг на острове. Да и везде. Отсутствие видимой опасности не исключает вероятности умереть каждый миг. Здесь просто нагляднее.
Значит, аванпост. Значит, завтра. Что происходило, ей еще предстояло разобраться. Она увидела, что там же в углу есть матрац. Большего она не просила. Ее пустили после допроса в деревню. Да, она прошла дальше в этом зачарованном лесу, перешла через еще одну непомерную границу.
Джейс сжалась в позе эмбриона, она боялась, что теперь вообще разучилась спать. Ее мучили мысли о друзьях. Каждый следующий день мог разлучить их навечно. Уж не важно, что сделали с ними отвратительного и мерзкого пираты. Лишь бы успеть до их продажи с острова в рабство. Джейс только надеялась, что с выкупом им удастся потянуть время. Удивляло, откуда и почему она так хорошо понимает логику работорговли. Но это и не важно…
Важным являлся каждый новый шаг к их освобождению. А о свершении мести она пока решила забыть. Месть — не такое благородное дело, тем более для женщины, даже если она прикидывается мужчиной. Да и оставлять на произвол судьбы друзей ради мести убийце являлось большим оскорблением памяти брата. Райли… Брат. Ваас… Враг. Эти два имени, два слова… Ни мига не проходило, чтобы в какой-то части сознания не отзывались резонансом эти воспоминания.
Пробыла на острове считаные дни, а казалось, точно постарела на века, точно отрезали от нее больше половины, засыпав солью раны. И оставили под палящими лучами.
За мирными соревнованиями — ожидание войны. За альпинизмом — бой в горах. За спортивным ориентированием — марш-бросок по лесам.
Человек обречен ждать новой войны, даже если рядовым единицам людским милее спорт, а не убиение себе подобных на алтаре чьего-то неизбежного обогащения.
Она никогда раньше об этом не задумывалась. Никогда не думала, что и сейчас ей предстоит не просто стрелять. Ей предстоит убивать. Завтра она пойдет убивать…
====== 22. Испытать на прочность ======
Видно, небо решило испытать нас на прочность
Чередой нескончаемых бедствий.
© Flёur «Тростник».
Ночью ей приснилась смерть, нет, не старуха с косой. Ее смерть, процесс умирания. Ее кто-то душил, набрасывал на шею тонкую жесткую нить и стягивал до крайности, а она не сопротивлялась, она ждала мига смерти. И только просила себя вытерпеть это, а нить все глубже врезалась в шею. Все глубже и глубже. И вот предстал темный коридор. Темный. А потом Джейс как будто проснулась. Но только на миг. Снова погрузилась в череду беспокойных видений.
И кто-то в ее сне спрашивал:
— А умирать больно?
И другой ему отвечал:
— Больно. Но ведь только один раз.
Может, кто-то разговаривал об этом за стеной хибарки. Только нависала над головой девушки соломенная кукла в алой китайской носатой маске.
И снова ей виделось, что она умирает. И во сне она отчетливо поняла: «Вот так умрешь, а потом проснешься. Только в другом уже мире. Наверное, так оно и бывает. Да чего бояться ее. Это как сон, во сне-то не думаешь, что тебя нет для этой реальности». Но являлось ли то мыслями, или только игрой образов… Девушка снова дрожала во сне, хватала ртом воздух, душный, пронизанный жужжанием мух.
Ее разбудил бодрый серьезный голос, вроде бы оптимистичный, но за всем этим оптимизмом скрывалось только нежелание сдаваться перед лицом превосходящей силы:
— Просыпайся, Джейсон! Пришло время показать, какой ты воин. У нас каждый человек на счету. Для начала пойдем, поешь что-нибудь, а потом поедешь с нами.
Джейс протерла слипшиеся глаза, по вискам стекали ручейки пота, но это уже ничего не значило по сравнению с тем, на кого она была похожа. Хотя, может, это вовсе не пот был, а слезы. Неужели она позволила себе заплакать во сне? Провела возле век, оказалось, точно в глаза какого-то песка насыпано, точнее соли. Но вроде бы не плакала. Только потом взгляд непроизвольно упал на левую ее руку. На запястье красовалась синевато-черная нить из неразборчивых затейливых татуировок, точно часть какого-то рисунка, пока только часть. Джейс помотала головой, потерла запястье, но следы никуда не делись.