— Ты делаешь мне больно, — задыхаясь, пробормотал Литэ, в глазах которого блестели слёзы. — Пожалуйста, отпусти, пока наблюдатели нас не увидели…
Но его мольба оказалась бессмысленной. Пара птиц-машин вынырнула из дымного полумрака над головами людей, обнажив вольфрамовые когти и приготовившись схватить обоих. Веера изумрудных лучей накрыли палубу, и жертвоуказатели обнаружили двоих нарушителей с такой легкостью, словно те лежали на свежевыпавшем снегу.
Наблюдатели спикировали на цель, испуская металлические крики. В этот момент Кель оттолкнул Литэ от себя и тем самым — ненамеренно — спас матросу жизнь. Смертоносные когти, способные одним движением вскрыть человеческое горло, пронеслись так близко от обнаженной глотки серва, что он ощутил дуновение распоротого воздуха.
Вторая механическая птица целилась в глаза Эристида, собираясь вырвать их и располосовать лицо ассасина. Тот мгновенно и слабо пожалел, что оставил шпионскую маску в укрытии — Кель вообще почти не надевал её последнее время.
Пригнувшись и расстегнув пряжку старого плаща на шее, ассасин резко крутнулся на месте, заставив ткань распахнуться полукругом темноты. Не успевший сориентироваться механизм попытался выйти из пике и совершить разворот с креном, но Кель предугадал его маневр. Дернув плащ на себя, Эристид поймал птицу-машину в складках ткани, не позволив наблюдателю рвануться обратно, в вышину. Взмахнув плащом-силком, ассасин раскрутил свёрток плотной материи, бывший когда-то его боевой экипировкой, и с размаху ударил им о палубу. Затем, не теряя ни секунды, Кель бросился вперед и принялся топтать дергающееся, клекочущее тело под чёрной тканью. После каждого удара ног ассасина тварь вырывалась всё более злобно и яростно, но Эристид вскоре покончил с ней.
Второй летающий дрон осаждал несчастного Литэ, избивая и полосуя его заточенными краями крыльев. Отреагировав на смерть партнера, он мгновенно забыл о матросе и обратил свой хищный гнев на Келя. Крылатое копье из металла, пластека и птичьей плоти устремилось к ассасину, и тот ощерился, готовясь к встрече.
Наблюдатель, метя в горло, прошелся когтями по груди Келя, и тот закрутился от силы удара, не выпуская грубый нож из кулака. Крича от боли и ярости, ассасин крепко сжал свободной рукой тело механической птицы, изрезав ладонь в кровавые лохмотья. Клинок метнулся размытым пятном и вонзился в торс дрона, а потом ещё и ещё раз, так, что тугие струи технических жидкостей фонтаном хлынули на железные пластины палубы. Эристид всаживал нож в машину до тех пор, пока не убедился, что она мертва, и к тому моменту руки ассасина превратились в рваную мешанину исполосованной плоти, чёрных смазочных масел и густой крови.
Увидев, что Кель, вздрагивая, направился к нему, Литэ отшатнулся, и ассасин понял, что матрос перепуган донельзя. Страх проник в каждую клетку его тела, он был воздухом в лёгких, водой для губ серва. Эристид ощутил ползучее, тошнотворное отвращение к самому существованию человечка, словно каждый вздох Литэ чем-то оскорблял его.
Ассасин не стал спрашивать себя, откуда взялась такая желчность. Даже не подумал об этом. Он просто заорал на Литэ и кричал, пока матрос удирал прочь.
— Беги, ты, жалкий ублюдок! Смотреть на тебя не желаю, понятно? Возьми свои слова обратно и убирайся!
Кель сплюнул на скользкую палубу.
— Если ты вернешься, если снова сунешь сюда свой нос и не принесешь новость о том, что Гор ещё жив… — голос Эристида достиг крещендо, — я пристрелю тебя на месте!
Литэ сбежал, похоже, не веря, что сумел уцелеть. Стоило утихнуть отголоскам шагов матроса, Кель осел на мостик и уставился на изуродованные руки.
Медленными, мучительными движениями ассасин подтянул убитый плащ и принялся разрезать его на полосы, подходящие для перевязки пальцев и ладоней. Занятый работой, он напряженно прислушивался к шёпоту «Мстительного духа», надеясь уловить частичку знания о том, что люди Малкадора провалили задание и чудовище выжило.
Эристид улыбнулся своим мыслям. Сигиллиту тоже придется испить горькую чашу разочарования.
Величайшее оружие в нашем арсенале также является древнейшим, чистейшим, простейшим в применении. Но, с другой стороны, им сложнее всего овладеть в совершенстве. Каждый убийца должен уяснить абсолютную истину: ты не уникальный. Ты не особенный. Ты умрешь, и ничто не в силах предотвратить твою смерть. Когда ты поймешь и примешь это, придет осознание, что ты есть оружие, и его лезвие, что никогда не затупится, есть жертва.
Итак, он прицелился, отодвигая в сторону кусочки расколотой памяти, что пытались сцепиться друг с другом в его разуме.
— Зачем ты это делаешь? — крикнул Литэ. — Я никогда никому не рассказывал о наших встречах. Я всегда был верным, как и ты! Всегда, даже когда они делали со мной те ужасные вещи…
Матрос чуть подполз к ассасину, увидел пистолет и тут же замер, отказавшись от своего замысла.
— Ты… Ты сделал меня сильнее, господин Кель. Я знал, что если ты сумел продержаться здесь, внизу, все эти годы… То и я смогу сопротивляться им, и это было так тяжело…
Годы? Откровение ошеломило Эристида. Это какая-то ошибка, прошло всего несколько дней с того момента, как канонерка «Ультио» покинула Дагонет. Самое большее — несколько недель, но годы?
Ассасин покачал головой. Он запомнил бы, что прошло столько времени, серв наверняка лжет ему. Шепчущие голоса предупредили бы Келя о минувших годах.
Эристид обнажил зубы в зверином оскале.
— Ты знаешь, верно?
В залитых слезами глазах Литэ вновь мелькнула растерянность, и он покачал головой.
— Я знаю… То есть, я видел… что Гор жив…
— Не то! — рявкнул на него Кель. — Шёпоты рассказали мне о магистре войны! Я спрашиваю о другом, и ты это знаешь!
— Ш-шёпоты? — теперь матрос смотрел на ассасина, словно тот нес бред сумасшедшего. Неужели серв не видел? Неужели он не понимал?
Подойдя ближе, Эристид направил «Экзитус» во вздымающуюся грудь человечка, и Литэ поднял руки, выказывая покорность.
— Прошу, не делай этого! Я не понимаю, о чем речь, ты говоришь загадками! Сначала я думал, это из-за твоего сидения в одиночестве, но…
— Скажи мне, кто это! — потребовал Кель, не обращая внимания на страстные мольбы человечка и указывая резкими жестами в промозглый воздух ущелья. — Голоса всё время шепчут и не дают мне спать, указывают, что я должен сделать с тобой!
Ассасин подтолкнул Литэ стволом пистолета, заставляя встать и выйти наружу, на мостик. Под ними пели канаты, по которым бесконечно носились в обоих направлениях сцепки контейнеров с охладителем.
Матрос поднял на Келя умоляющий взгляд.
— Ты слишком многое перенес, верно? Да, всё так, теперь я понял. Это место… — серв кивком показал на стену, — «Дух» сломал тебя.
— Говори! — Эристид кричал, не думая о том, что его может засечь какой-нибудь далекий слухо-сканер. — Мне нужен тот, кто шепчет вокруг! Где он?
Ладонь ассасина, держащая пистолет, покрылась потом, и Кель впился в рукоять, сжимая её до побелевших костяшек пальцев.
— Я не знаю! — крикнул в ответ Литэ.
— Говори, кто такой Самус!
Эристид не помнил, откуда выскочило то имя, показавшееся чуждым на губах, словно вытолкнутое из горла ассасина чем-то неподвластным ему.
Но оно оказалось переломной точкой. Разъяренный Кель на мгновение потерял концентрацию, и его палец дрогнул на спусковом крючке. В тот же миг, как последнее слово соскользнуло с губ ассасина, «Экзитус» внезапно выстрелил, и живот Литэ превратился в рваную рану. Выброшенные из выходного отверстия на спине кровь, кости и содержимое кишечника матроса мокрым пятном расползлись по палубе.
Кель не собирался убивать его — по крайней мере, не в тот момент. Но дело сделано, в точности, как предсказывали голоса.