Ответ легионера оказался кратким.
— Силы? Влияние? — Малогарст презрительно усмехнулся. — Магистр войны неизмеримо выше вашего жалкого колдовства.
— Да, силы. Да, влияние. Порой силы бывают пагубными. Порой влияние может использоваться во вред. Варп танцует в тревожном возбуждении, и могучие создания делают свои ходы.
— Нет никого могущественнее, чем великий Луперкаль.
— Неважно, насколько ты силен, всегда найдется кто-то сильнее, — возразил посланник. — Позволь оградить нашего повелителя от могучих врагов, позволь нам предстать перед Гором. Ни ты, ни я не пожалеем об этом.
Советник наклонился вперед, обвивая пальцами рук навершие посоха.
— Это угроза, Ракшель? Слишком много группировок вне легиона плетут интриги, стараясь обратить на себя внимание примарха. Не раздражай магистра войны, не становись проблемой для меня. Просто уходи.
Давинец склонил голову, повинуясь без возражений.
— Вы исполняете свой долг, как это делаю и я. Сожалею, что мы оказались в тупике.
— Иди.
Снова поклонившись, посланник удалился.
— Затворите двери, — повелел Малогарст юстаэринцам, — на сегодня хватит. И скажите остальным, чтобы они тщательно обдумали прошения перед тем, как вновь придти завтра. Возможно, несколько казней научат смертных держать их жалкие проблемы при себе.
— Да, мой господин, — проворчал терминатор, не скрывая презрения. Пусть Кривой и обладал могуществом, но не того рода, что признавали бойцы Фалька Кибре.
Советник больше не мог сражаться, а новое поколение рекрутов легиона даже не помнило, когда Малогарст в последний раз шел в битву. Сыны Гора едва ли уважали политиков, и лишь немногим лучше относились к командирам, неспособным выйти на поле боя.
Кривой направился к дверям, ведущим на командную палубу, избегая встречаться с просителями в вестибюле. За исключением светлого участка возле стула, зал озаряло только сияние звезд. Очищенный от влияния Эреба, он выглядел более цельным, более подходящим по статусу такому лидеру, как Гор.
Но впечатление оказывалось обманчивым — в тенях «Мстительного духа» творились тайные дела. Душа этого места была какой угодно, но только не чистой. В тихих уголках звучали худшие шёпоты, скрывавшиеся там со времен Давина. Сперва незаметные, теперь они наводнили весь корабль, и недавно Малогарст услышал тихое бормотание даже в личных покоях магистра войны.
Несмотря на расширяющиеся знания о первобытных тайнах, советник торопился преодолеть зал Двора, нетерпеливо ожидая, когда в распахнувшиеся двери ворвется гвалт голосов с капитанского мостика.
Малогарст… Кривой…
Не удержавшись, легионер оглянулся через плечо. Конечно, он ничего не увидел, но вполне определенно что-то почувствовал. Ощущение, сжавшее сердца космодесантника.
Не страх — никогда! — но беспокойство, это уж точно.
Советник пробормотал заклинание, выпытанное у одного умирающего колдуна, после чего ощущение чуждого присутствия немного ослабло.
Свет и шум окончательно развеяли шёпоты — войдя на мостик, Малогарст с радостью зашагал среди старших членов экипажа. Мерный стук увенчанного черепом посоха возвещал о его прибытии, равно заставляя офицеров, трэллов и легионеров вставать, когда советник проходил мимо их постов. Он приветствовал треск вокс-переговоров, бесконечную череду докладов и неразумное гудение сервиторов. Человеческие тела согревали помещение, в нём пахло людьми, потом и мылом; от машин струились теплые, пыльные потоки воздуха. Машинный разум корабля по-прежнему принадлежал обыденной реальности, пусть этого и нельзя было сказать о его душе.
Малогарст…
Он сжал зубы под дыхательной маской — голос, начавший являться легионеру шесть недель назад, всегда звучал прямо за левым плечом.
Советник придал лицу застывшее, надменное выражение. Никто не должен видеть, что он обеспокоен, любое проявление слабости может оказаться смертным приговором.
Тем не менее, Малогарст зашагал быстрее.
На следующий день, выйдя из своих покоев в командных шпилях, Кривой пошел по проспекту Славы и Скорби. Следом топал юстаэринец-телохранитель, возвышавшийся над стаей поспевавших за ними сервов. Мимо проносились коридорные поезда, перевозившие персонал из конца в конец огромного корабля. На проспекте мало отразились изменения, принесенные войной, кругом, как и прежде, царила суматошная и торопливая эффективность.
Расстояние между шпилями и дверью, к которой направлялся Малогарст, было невелико, но ходьба быстро утомила легионера, смещенные кости принялись тереться одна о другую. Советник запер боль в гримасе под респиратором, не позволяя ей отразиться в глазах.
Большинство встречных спешили убраться с дороги, будь то космодесантники или трэллы. Из-за своего болезненного состояния Кривой медленно продвигался по грандиозному проспекту «Мстительного духа», но делал он это беспрепятственно.
Малогарста грызло раздражение, вызванное утомлением от ежедневных дел по управлению флотом. Легионер жаждал новой битвы — Гор всё чаще предпочитал руководить боевыми действиями с передовой, оставляя Кривого командовать флагманом. Увы, но сражения всегда выходили огорчительно короткими: неделя-другая, и очередной мир сгорал.
«Нет, — упрекнул себя советник, — это высокая честь».
Кому ещё мог довериться магистр войны? В рядах прежней 63-й Экспедиции ещё не выявили всех сочувствующих Империуму, и Малогарст, проницательнее которого не было во флоте, занимался поиском нелояльных лиц — никто иной, окажись он на месте Кривого, не справился бы с задачей. Теперь легионер оценивающе смотрел на всех, кто проходил мимо: немногие храбрецы решались взглянуть ему в глаза, большинство поскорее бежали дальше, поглощённые своими делами. Совсем малая часть не испытывала такого страха — старшие офицеры корабля и братья-легионеры приветствовали советника с различными степенями энтузиазма.
Братья — как мало сейчас значило это слово для Малогарста. Он остался в одиночестве, если не считать Гора.
Возможно, так даже лучше. Одинокий хищник, всё время следящий за своим окружением, делает меньше ошибок.
Советник вновь услышал шёпоты сквозь шумную суматоху проспекта. Их источниками служили психическое переполнение, отпечатки душ мертвых и преданных, и, всё чаще, медовые посулы обитателей варпа. Их бесконечные искушения ужасали чернорабочих и сервов, у которых явно приугас религиозный пыл в отношении нового кредо. Если же смертный, поддавшись нашептанным соблазнам, обращался против своих товарищей, голоса обязательно заливались ехидным смехом.
Они всегда оставались рядом, на краю слуха, порой сопровождаемые запахами, похожими на аромат теплой крови или вонь прокисшего молока. Смрад оказывался настолько сильным, что застревал в глотке.
На мгновение Малогарсту представился он сам, объятый яростью.
Разве это не славно?
Советник увидел себя, обнаженного до пояса, с руками, обагренными чужой кровью.
Разве это не грандиозно?
Он увидел, как выхватывает болт-пистолет и приставляет оружие к глазной линзе одного из юстаэринцев во Дворе Луперкаля.
Прими меня в себе, именуемый Кривым. Стань подобным Тормагеддону. Познай истинное могущество. Ты создал его, ты видел силу луперков, как никто иной. Забери её себе.
Отбросив нежеланное видение, Малогарст понял, что смотрит прямо в глаза матросу-артиллеристу. Лицо смертного над высоким броневоротником оказалось нездорово бледным, а белки — водянисто-розовыми. Под глазами обнаружились чёрные круги, а святой октет, вытатуированный на щеке, полиловел и вздулся, словно шрам.
В воздухе витали перемены, подпитываемые тёмным величием Гора.
Почему бы и тебе не измениться? — спросил голос.
«Пока нет, — подумал Малогарст. — Пока ещё нет».
Он бы солгал, сказав, что никогда не обдумывал возможность встать на путь луперка. Это сдваивание душ обещало великое могущество, но требуемая цена оказалась слишком велика для легионера.