Он наматывал мои волосы на руку, страстно искусывал мою грудь и в свете полной луны казался влюбленным вампиром; он шептал: «Я так долго шел к тебе», обещая не отпускать никогда. Я кончала с ним в унисон, вбирала его суть в себя, глубже, сильнее, настойчивее, и верила, точнее, хотела верить каждому его слову, взгляду, проникновению. Я отказывалась признать, что все, что он говорит, делает со мной, может оказаться всего лишь повтором. К тому же черт знает каким по счету.
Я избегала думать, что чувства, переживаемые с ним, я сама не раз уже переживала. Черт знает какой раз по счету. Любовные отношения – как воздушный творожок, уже знакомый вкус которого может быть видоизменен при помощи различных сухофруктов. В этот раз изюм, а в следующий – курага... Такая притягательная фантазия. Бросаемся в нее, зная, к чему все приведет. Вся неопределенность любви заключается лишь в сроках... Либо ты ешь творожок, и он кончается, либо ты медлишь, и у него просто истекает срок годности.
Может, ты и не был идеальным мужчиной (на что, в принципе, не претендовал). Может, ты и не стал мне верным спутником жизни (к чему, в принципе, не стремился). Может, ты и не будешь ждать меня больше на перепутье троллейбусных путей (за что, в принципе, не борешься). Как бы то ни было, в дурдоме моей памяти ты был и остаешься единственным мужчиной, которому я, вроде бы полноценная женщина, подражала и буду подражать. Ничего смешного, это отнюдь не нонсенс. Любящая женщина часто проникается интересами, всей психикой любимого мужчины, желая создать эффект «истинной половинки». Только почему-то любящие женщины не учитывают, что в сознании мужчины половинка – это не нечто ему подобное, а что-то диаметрально противоположное, более мягкое, спокойное, комфортное, что ли...
Он запрещал мне «подыгрывать», тонко улавливал фальшь, не подстраивал под себя. Он был за настоящие чувства, которые обязательно должны быть высказаны настоящими словами. «Если жена хочет секса, она не должна с намеком закатывать глаза и приторно вздыхать при виде любовной сцены в кинофильме. Мужчинам такие игры невдомек. Неужели сложно посмотреть в глаза и сказать прямо своему мужику: «Любимый, я хочу секса!» О какой гордости может идти речь, когда сдержанность в выражении своих чувств сплошь и рядом приводит к краху?!»
Пожалуй, я не была глупее, однако он не упускал шанса продемонстрировать свое превосходство. Он был уверен в своей уникальности, впрочем, уверенность эта была разумной и обоснованной. В случае необходимости он старался объяснить, но никак не переубедить. Я восхищалась тем, как он держится, беседует, спрашивает, отвечает, выражает недовольство. Как он рассуждает о влиянии финансового кризиса на мировые экономические процессы, а спустя десять минут умело договаривается с ментом, готовым лишить его прав за двукратное превышение скорости.
Я точно стала бы им, если бы не была той, кто я есть. Начала бы говорить его словами и тоже желала бы окружающим, чтоб «все было лучше, чем вы думаете». В нем была дерзкая сосредоточенность на главном, джентльменская щепетильность в деталях, рыцарское благородство в обращении с окружающими и непомерная простота, при всей внешней сложности. Он мог быть естественно свободным, перешагивая за рамки общепринятого, когда находил это необходимым...
Да, любовь моя. Я так и не научилась петь, как ты, «Freedom» (Freedom, that’s what I need now, freedom to live), хотя и научилась жить без тебя. Я так и не разомкнула сжатые до белых костяшек кулаки, хотя ты призывал меня жить с пустыми руками, готовыми принимать. Я так и не перестала покупать по четыре яблока раз в два дня, хоть разумнее было бы покупать большой пакет раз в неделю. Разумность мне не понадобилась.
Рядом с тобой я находила редкие закоулки Москвы, не пользуясь картой города. До тебя я была подросшим слепым котенком, который научился ходить, но не научился ориентироваться. В жизни... Кажется, после тебя я снова зажмурилась. Но однажды я наконец-то раскрою глаза и увижу, как сверху тоннами темноты опускается ночь. Выдержу, а может, и все пойму...
Я не отдавала тебя снам, предварительно не поиграв их цветными камушками в ладонях, не обогрев тебя собой. Ты же был по вечерам таким трогательным зябликом! Хотя до декабря не поддевал под куртку ничего, кроме футболки. Но дрожал ты именно перед сном, в прохладной постели, накрывшись с головой белым одеялом. Я прижималась к тебе плотнее. Водила пальцем по тронутому пушком животу, целовала кудри из черного шоколада, а ты засыпал, блаженно вздыхая и не снимая левой руки с моей груди. Я все смотрела на тебя, неописуемо красивого мужчину с ресницами-полумесяцами, временами бросая взгляды в окружающую темноту. Боялась увидеть пропасть, которая разевает пасть рядом с любящими людьми, как правило, на самом пике их любви. Бездну, которая бурлит заразным недоверием, ранящими осколками обид, призраками прошлого. Боялась пропустить появление первых трещинок – пока они не разрослись, их надо успеть зашпаклевать...
Мои тревоги не были беспочвенны. Конечно, в них было изрядно простого желания перестраховаться. Однако дно любых человеческих отношений усыпано галькой, которая кажется безобидной, но с легкостью оборачивается подводными камнями, – я это уяснила из прошлых опытов. Поэтому я хранила бондовскую бдительность, предпочитая не пытать затейливыми вопросами, не протягивать пытливые взгляды через обеденный стол. Проблемы нужно решать в голове, по мере их появления...
Мало говорили дома. Настоящее общение разворачивалось в пробках. В тесноте журчащих автомобилей мы расписывали грядущие выходные, беседовали с друзьями по громкой связи одного из мобильников, заказывали билеты на концерт Катамадзе, целовались в мельтешении уставших дворников и плюшевых снежинок, искали решения бытовых проблем, ругались в попсовой заглушке «Катя, возьми телефон», по очереди отлучались на заднее сиденье, чтобы пописать в пакеты «Перекрестка», «Библио-Глобуса», «Бюстье» и другие, отыскавшиеся в салоне.
Он утверждал, что в нашей любви невозможен разлад. «Слишком реальны наши отношения, без книжной романтики. Партнерство...» Я внушала себе это целыми днями, добавляя, правда, что и романтика между нами есть, просто она тоже реальная... Он вслух мечтал, как в будущем у нас будет ребенок. «Стать отцом убедила меня ты, сама того не зная. Должен признаться, я в общем-то не лажу с детьми... Но у женщины с таким сердцем, как твое, и с таким умом, как у тебя, да еще плюс мой! – обязательно родится гений...» Я, счастливая-счастливая, целовала его в шершавый подбородок со словами: «Твое сердце ничуть не хуже моего, а может, и лучше»...
Глядя на него спящего, с жадностью охватывая взглядом родные черты, шрамы, выступы и впадинки любимого лица, я понимала, что именно таким я представляла себе своего сына (почему-то я всегда мечтала о мальчике, а не девочке). Он был бы таким открытым, настоящим и чуточку сумасшедшим. Я родила бы ребенка от любимого и любящего мужчины. О большем мечтать мне не хватало фантазии... Что, даже и эта простая мечта обернулась недосягаемой?..
Ты разогревал продрогшую за ночь машину, а я выводила пальцем сердце-мишень на заснеженной глади лобового стекла. Ты мило возмущался, отрывисто сигналя. «Родная, мы на работу опаздываем, садись давай... Лучше сам расчищу...» Я отвечала улыбкой на упреки, всматриваясь в сонно-угрюмое зимнее небо. Снежинки белоснежной сажей опускались на Москву, из каменной трубы дворовой котельной вываливались клубы густого пара, разноцветные кошки сидели на ступеньках второго подъезда, ожидая резкой ноты распахивающейся двери и появления тети Любы, щедрой кормилицы мохнатых беспризорниц.