— Будьте так любезны.
— Большое спасибо, сэр, — учтиво поблагодарил мужчина, судя по акценту, уроженец северо-западной Ирландии.
Судья снова погрузился в бумаги; они касались одного запутанного гражданского дела, решение по которому ему предстояло вынести по возвращению из Трали. В Керри, где завтра он возглавит ежеквартальные слушанья, сложных исков наверняка не предвидится. Все же прекрасно знают, что в этих сельских окружных судах ничего серьёзного никогда не рассматривается, иначе у деревенских присяжных, которые иногда по самым простейшим делам умудряются принимать самые нелепейшие решения, и вовсе ум за разум зайдёт.
Тем временем Тростинка вытащил из кармана колоду замызганных карт и начал раскладывать пасьянс. Судья сделал вид, что ничего не заметил, однако пару минут спустя, привлечённый странными цокающими звуками, всё-таки оторвался от документов и недоуменно посмотрел на соседа по купе.
Тот, прищёлкивая языком, сосредоточенно изучал карты в нижнем ряду. Судье хватило одного мгновения, чтобы отметить явную оплошность раззявы-Тростинки — не заметив красной девятки, которую следовало положить на чёрную десятку, тот доставал из колоды три новые карты. Судью так и подмывало подсказать ему верный ход, но он взял себя в руки. «Спокойно, — приструнил он самого себя. — Меня это не касается».
Но, видимо, есть что-то неуловимо притягательное в человеке, собирающем пасьянс, особенно, если собирает он его из рук вон плохо. Не прошло и пяти минут, как запутанные гражданские дела вылетели у судьи из головы, и всё его внимание поглотили карты. Вскоре терпение его лопнуло. Справа образовалась пустая ячейка, и в неё следовало переложить короля из третьей колонки. Судья осторожно кашлянул. Тростинка вздрогнул.
— Король, — показал судья. — Поместите его сюда наверх.
Поняв, что дал маху, Тростинка незамедлительно последовал его совету. Потом снял карту — даму — и положил её на короля. За семь допустимых ходов он собрал убывающую последовательность от короля до десятки.
— А теперь красная девятка, — продолжал судья, — переместите её сюда.
И вот на указанное место вначале перекочевала девятка, а затем шесть идущих за ней по старшинству карт. Следующей открытой картой оказался туз. Забрезжила надежда, что пасьянс в конце концов сойдётся.
— Я уверен, всё у вас получится, — сказал судья.
— О, нет, только не у меня, — пожалобился Тростинка. — Ни разу в жизни я не сложил ни одного пасьянса.
— Так надо же когда-нибудь начинать!
И с его помощью пасьянс действительно сошёлся.
— Ну, что я вам говорил, видите? Всё получилось!
— Только благодаря вам, ваша честь. С вашим блестящим умом, сэр, вам любые карты — в руки! — ответил потрясённый Тростинка.
Слова «ваша честь» слегка кольнули судью, на какой-то миг он почувствовал себя неуютно — откуда бы Тростинке знать, кто он такой, но затем, вспомнив, что подобным образом в Ирландии обращаются к уважаемым, почтенным людям, успокоился.
Падре, отложив в сторонку томик с проповедями недавно покинувшего земную юдоль достопочтенного кардинала Ньюмона, с интересом следил за происходящим.
— Вы преувеличиваете, — скромно ответил судья.
Однако, говоря по правде, Тростинка преувеличивал не очень сильно, ибо в Дублине судья Комин частенько захаживал в привилегированный аристократический клуб на Килдэр Стрит, членом которого состоял, и перекидывался в бридж и покер с несколькими близкими друзьями.
Также он придерживался мнения, что профессиональный юрист, обладающий в силу специфики работы великолепной памятью, безупречным логическим мышлением и глубокой проницательностью, может стать очень неплохим игроком в карты.
Тростинка собирал карты — он брал по пять карт, внимательно изучал их, словно покерную «руку», и возвращал в колоду. Наконец на столе не осталось ни оной карты. Он вздохнул:
— Далеко до Трали.
Позже, воскрешая в памяти события того дня, судья, как ни старался, так и не мог вспомнить, кто же первым произнес слово «покер». Вполне возможно, что он сам. Как бы то ни было, он внезапно потянулся к колоде и раздал воображаемым партнёрам несколько пятёрок карт. Перевернул одну из них и хмыкнул от удовольствия: «фул-хауз» — три вольта и две десятки.
Заискивающе улыбаясь, словно заранее прося прощения за выказываемую смелость, человечек с грустным взором потянулся за другой пятёркой и спрятал её в ладони.
— Бьюсь об заклад на воображаемый пенни, сэр, что у меня «рука» лучше, чем у вас, — подзадорил он судью.
— Согласен, — судья Комин взял оставшуюся «руку». Не «фул-хауз», но «пара» — две девятки.