Далее, очень характерен пафос «мы кровь мешками проливали». По сути дела, проводится та нехитрая мысль, что именно лагерники, штрафники (читай — уголовники), бросаемые на самые тяжёлые участки фронта, выиграли войну. В отличие от «ментов поганых», которые, разумеется, представали перед трибуналами или хотя бы или высшим судом (то есть обличались «культурой» — иного высшего суда, нежели мнение образованного сословия, у нас обычно в расчёт не принимают).
Не меньший интерес представляют и другие «военные» песни. Например, «Ленинградская блокада»:
Я вырос в ленинградскую блокаду,Но я тогда не пил и не гулял,Я видел, как горят огнем Бадаевские склады,В очередях за хлебушком стоял.Граждане смелые,а что ж тогда вы делали,Когда наш город счет не вел смертям?Ели хлеб с икоркою, —а я считал махоркоюОкурок с-под платформы черт-те с чем напополам.От стужи даже птицы не летали,А вору было нечего украсть,Родителей моих в ту зиму ангелы прибрали,А я боялся — только б не упасть!Было здесь до фигаголодных и дистрофиков —Все голодали, даже прокурор, —А вы в эвакуациичитали информацииИ слушали по радио «От Совинформбюро».Блокада затянулась, даже слишком,Но наш народ врагов своих разбил, —И можно жить, как у Христа за пазухой под мышкой,Но только вот мешает бригадмил.Я скажу вам ласково,граждане с повязками,В душу ко мне лапою не лезь!Про жизню вашу личнуюи непатриотичнуюЗнают уже органы и ВЦСПС!
Здесь используется классический приём оправдания преступника «через его страдание» — и противопоставление ему «сытеньких гражданчиков». В данном случае задействован классический для урочьего самосознания архетип «голодного детства» — однако, опять же, спроецированный на «военную тему». Разумеется, присутствует и обязательное обличение «сытого обывателя». Всё остальное тоже на месте, правда чаемое место трибунала занимают «органы».
Это, однако, не всё. Иногда темы блатной лирики вводились в текст «чисто военной» песни. Например, архиклассическая блатная тема «Она меня не дождалась», обычная для тюремного романса, реализуется на «военном материале»:
Полчаса до атаки,Скоро снова под танки,Снова слышать разрывов концерт, —А бойцу молодомуПередали из домуНебольшой голубой треугольный конверт.И как будто не здесь ты,Если — почерк невестыИли пишут отец твой и мать, —Но случилось другое —Видно, зря перед боемПоспешили солдату письмо передать.Там стояло сначала:«Извини, что молчала,Ждать не буду». —И все, весь листок.Только снизу — приписка:«Уезжаю не близко, —Ты спокойно воюй, и прости, если что».Вместе с первым разрывомПарень крикнул тоскливо:«Почтальон, что ты мне притащил! —За минуту до смертиВ треугольном конвертеПулевое ранение я получил».Он шагнул из траншеиС автоматом на шее,Он осколков беречься не стал, —И в бою над СуроюОн обнялся с землею,Только ветер обрывки письма разметал…
Всё это накрепко «сшивает» блатную и военную тематику, тем самым оправдывая и утверждая первую через второе.
Кое-где Высоцкий поднимается до рефлексии. Например, в уже упомянутой «биографической» «Песне о детстве» есть целое рассуждение на эту тему, по сути — маленький социологический трактат в стихах:
Стал метро рыть отец Витькин с Генкой, —Мы спросили — зачем? — он в ответ:«Коридоры кончаются стенкой,А тоннели — выводят на свет!»Пророчество папашиноНе слушал Витька с корешом —Из коридора нашегоВ тюремный коридор ушел.Да он всегда был спорщиком,Припрут к стене — откажется…Прошел он коридорчиком —И кончил «стенкой», кажется.Но у отцов — свои умы,А что до нас касательно —На жизнь засматривались мыУже самостоятельно.Все — от нас до почти годовалых —«Толковищу» вели до кровянки, —А в подвалах и полуподвалахРебятишкам хотелось под танки.Не досталось им даже по пуле, —В «ремеслухе» — живи не тужи:Ни дерзнуть, ни рискнуть, — но рискнулиИз напильников делать ножи.Они воткнутся в легкие,От никотина черные,По рукоятки легкиеТрехцветные наборные…Вели дела обменныеСопливые острожники —На стройке немцы пленныеНа хлеб меняли ножики.Сперва играли в «фантики»В «пристенок» с крохоборами, —И вот ушли романтикиИз подворотен ворами.
Здесь простроена связка военной героики, тянущегося к ней послевоенного поколения и послевоенного бандитизма: утверждается их преемственность. Тем самым на символическом уровне «романтики с большой дороги» оказываются «понятными», а Высоцкий-актёр хорошо знал, что для лопуха-зрителя «понять — значит простить».
Для закрепления эффекта Высоцкий делает ещё один ход, впервые обращаясь к теме военного мародёрства, «трофеев»:
Возвращались отцы наши, братьяПо домам — по своим да чужим…У тети Зины кофточкаС драконами да змеями,То у Попова ВовчикаОтец пришел с трофеями.Трофейная Япония,Трофейная Германия…Пришла страна Лимония,Сплошная Чемодания!
Если называть вещи своими именами, то посыл здесь таков: «воины-победители», ограбившие Германию, с трофейными кофточками, и чемоданами, набитыми барахлишком, мало чем отличаются от обычных уголовников, которые делают, в сущности, то же самое: набивают чемоданчики чужим добром.
Но этого мало, мало. К тому же фронтовики ещё и убийцы, причём получающие удовольствие от убийства. Для иллюстрации этого тезиса Высоцким написана специальная песня, «Охота на кабанов»:
Грязь сегодня еще непролазней,Сверху мразь, словно бог без штанов, —К черту дождь — у охотников праздник:Им сегодня стрелять кабанов.(…) Кабанов не тревожила дума:Почему и за что, как в плену, —Кабаны убегали от шума,Чтоб навек обрести тишину.(…) Только полз присмиревший подранок,Заворожено глядя на ствол.А потом — спирт плескался в канистре,Спал азарт, будто выигран бой:Снес подранку полчерепа выстрел —И рога протрубили отбой.Мне сказали они про охоту,Над угольями тушу вертя:«Стосковались мы, видно, по фронту, —По атакам, да и по смертям.Это вроде мы снова в пехоте,Это вроде мы снова — в штыки,Это душу отводят в охотеУцелевшие фронтовики…»
Впрочем, кабаны — не единственная мишень. Вот песня с характерным длинным названием: «Песня про снайпера, который через 15 лет после войны спился и сидит в ресторане».
А ну-ка пей-ка,Кому не лень!Вам жизнь — копейка,А мне — мишень.Который в фетрах,Давай на спор:Я — на сто метров,А ты — в упор.Не та раскладка,Но я не трус.Итак, десятка —Бубновый туз…Ведь ты же на спорСтрелял в упор, —Но я ведь — снайпер,А ты — тапёр.Куда вам деться!Мой выстрел — хлоп!Девятка в сердце,Десятка — в лоб…И черной точкойНа белый лист —Легла та ночкаНа мою жисть!
На уровне «картинки» вырисовывается: фронтовики и урки — одно и то же.
8
Тут мы подходим к интереснейшей стороне лирики Высоцкого. А именно, к его ощущению тотальности урлы и урловского мироощущения.
Как уже было сказано, Высоцкий написал очень много «профессиональных» песен — про шофёров, медиков, аквалангистов, шабашников и даже про собратьев-актёров. При этом ненавязчиво, но постоянно подчёркивается, что их деятельность не обходится без «такого-этакого».[171] Начиная от наивных махинаций каких-нибудь безобидных электриков,[172] и кончая «крутыми разборками» типа:
вернутьсяЗдесь уместно привести полностью «Театрально-тюремный этюд на таганские темы (к 10-летию театра на Таганке)». Песня «для капустника», заточенная под свойскую аудиторию — что делает текст ещё более характерным.
Легавым быть — готов был умереть я,Отгрохать юбилей — и на тот свет!Но выяснилось: вовсе не рубеж десятилетье,Не юбилей, а просто — десять лет.И всё-таки «Боржома» мне налейЗа юбилей. Такие даты редки!Ну ладно, хорошо, — не юбилей,А, скажем, — две нормальных пятилетки.Так с чем мы подошли к «неюбилею»?За что мы выпьем и поговорим?За то, что все вопросы и в «Конях» и в «Пелагее» —Ответы на историю с «Живым».Не пик, и не зенит, не апогей!Но я пою от имени всех зеков —Побольше нам «Живых» и «Пелагей»,Ну, словом, — больше «Добрых человеков».Нам почести особые воздали:Вот деньги раньше срока за квартал,В газету заглянул, а там полным-полно регалий —Я это между строчек прочитал.Вот только про награды не найду,Нет сообщений про гастроль в загранке.Сидим в определяющем году, —Как, впрочем, и в решающем, — в Таганке.Тюрьму сломали — мусор на помойку!Но будет, где головку прислонить.Затеяли на площади годков на десять стройку,Чтоб равновесье вновь восстановить.Ох, мы поездим! Ох, поколесим! —В Париж мечтая, а в Челны намылясь —И будет наш театр и кочевым,И уличным (к чему мы и стремились).Как хорошо, мы здесь сидим без кляпа,И есть чем пить, жевать и речь вести.А эти десять лет — не путь тюремного этапа:Они — этап нелегкого пути.Пьем за того, кто превозмог и смог,Нас в юбилей привел, как полководец.За пахана! Мы с ним тянули срок —Наш первый убедительный «червонец».Еще мы пьем за спевку, смычку, спайкуС друзьями с давних лет — с таганских нар —За то, что на банкетах вы делили с нами пайку,Не получив за пьесу гонорар.Редеют наши стройные рядыПисателей, которых уважаешь.Но, говорят, от этого мужаешь.За долги ваши праведны труды —Земной поклон, Абрамов и Можаич!От наших лиц остался профиль детский,Но первенец не сбит, как птица влет —Привет тебе, Андрей, Андрей Андреич Вознесенский!И пусть второго бог тебе пошлет.Ах, Зина, жаль не склеилась семья —У нас там, в Сезуане, время мало.И жаль мне, что Гертруда — мать моя,И что не мать мне Василиса, Алла.Ах, Ваня, Ваня Бортник! — тихий сапа.Как я горжусь, что я с тобой на ты!Как жаль, спектакль не видел Паша, Павел, Римский папа —Он у тебя б набрался доброты.Таганка, славься! Смейся! Плачь! Кричи!Живи и в наслажденьи и в страданьи.Пусть лягут рядом наши кирпичиКраеугольным камнем в новом зданьи.Как говорится, «в каждой шутке есть доля шутки». Однако шутливое представление труппы «Таганки» как банды уголовников (с паханом-Любимовым) оказалось в чём-то очень глубоким. По сути, «Таганка» как целое и была интеллигентской бандой, «социально близкой» именно уголовному миру.
вернуться…У нас теперь и опыт есть и знание,За нами невозможно доглядеть —Нарочно можем сделать замыкание,Чтоб без работы долго не сидеть.И мы — необходимая инстанция, —Нужны, как выключателя щелчок.Вам кажется — шалит электростанция,А это мы поставили «жучок».Шабаш-электро наш нарубит дров еще,С ним вместе — дружный смежный шабаш-газ.«Шабашник» — унизительное прозвище,Но что-то не обходятся без нас.