— Будем ждать, — согласился Г-гы-ы. — Ничего другого не остается. Я-то могу вылететь отсюда, а вы нет. То есть ты нет. Степа хороший теперь благодаря мне летать умеет. Он же попугай.
— Лучше уж в своем обличье оставаться, — проворчал Никита, и Степан Михайлович поддержал его громким хриплым возгласом.
Полуцутик не смутился.
— Это еще что, — сказал он. — Вот я как-то раз одного козла в натурального козла превратил. А потом в капусту. А потом опять в козла. А потом опять в капусту. А потом опять в козла… В конце концов этот козел так запутался, что сам себя сожрал. Не целиком, правда. От него только пасть осталась и живот. Пастью он жрал, а в живот складывал.
— Это еще что, — медленно проговорил Никита, явно думая о чем-то другом. — У меня дружок один был… очень неинтеллектуальная личность. Постоянно водку жабал и в телевизор смотрел. Потом у него крышак пополз. То ли от водки, то ли от телевизора — непонятно. Он разделся догола, привязал себе на макушку комнатную антенну с двумя такими усиками — и вышел на улицу. Идет и горланит: «В эфире очередной выпуск программы „Новости России“. Вчера в четыре часа утра под покровом враждебной ночи соединенные войска японо-еврейской коалиции вероломно перешли границу у реки…» Я, главное, навстречу ему иду. Вижу такое дело, кричу— Петя… его. Петей звали… Кричу: Петя, ты что? А он мне в ответ: «Представляем вашему вниманию сентябрьский выпуск рождественских встреч с Аллой Пугачевой, посвященный майским праздникам двадцать третьего февраля…» Ну, думаю, полный привет. Чего, спрашиваю, ты Пугачеву-то начал рекламировать? А Петя остановился, антенну свою покрутил и говорит: «Это не реклама, это предупреждение. Если кто-то из вас не будет пользоваться шампунем „Пантин Прови“, такая падла тут же облысеет, окосеет и подохнет. „Пантин Прови“ — генеральный спонсор концерна „Логоваз“. Кто не знает „Логоваз“, тот последний пидарас…
Степан Михайлович сдержанно похихикал. Полуцутику история не понравилась.
— А что такое телевизор? — спросил он.
Никита даже рукой отмахнулся, не желая объяснять.
— Значит, план такой, — сказал Г-гы-ы, — сидим, ждем… «Бухла» еще сотворить?
— Не надо пока, — подумав, отказался Никита.
— Ну, не надо… как хочешь, — с видимым неудовольствием согласился полуцутик. — Вот вылетим отсюда, тогда…
— Никуда вы отсюда не вылетите! — раздался вдруг громовой голос, несущийся, казалось, из стенок кустистой пещеры.
Никита вздрогнул. Полуцутик подскочил на метр, а Степан Михайлович от неожиданности заорал.
Минута прошла в тишине. Потом Никита осторожно спросил:
— Кто это?
Ответа не последовало.
Тогда полуцутик огляделся по сторонам и предположил:
— Наверное, пещера наша заговорила. Говорящая пещера— это бывает в общем-то… В Загробных Мирах и не такое бывает.
— Это не пещера, — рявкнул тот же громовой голос, да так громко, что Никита снова вздрогнул, а Степан Михайлович опять подпрыгнул. — Это Мария.
— Мария? — удивился полуцутик. — А ты где?
— А я везде, — ответил громовой голос.
— То есть? — переспросил Никита, на всякий случай вытащил из кабинки и взял в обе руки какое-то странное металлическое приспособление, похожее на большой гаечный ключ. А полуцутик — тоже на всякий случай —, польстил:
— У вас очень красивый голос, Мария.
— В каком смысле везде? — снова спросил Никита.
— В прямом смысле, — ответила невидимая Мария. —Дело в том, что Тридцать Третий Загробный Мир процентов на шестьдесят состоит из меня. Из моего тела.
— Как это? — ошарашенно выговорил Никита.
— А остальные сорок процентов? — зачем-то спросил Г-гы-ы.
— Так… наросты…
— Не понимаю… — искренне проговорил Никита.
— Кр-рак? — вопросительно вставил Степан Михайлович.
— А так, — ответила Мария. — Понимаете, как это ни печально, но умирают не только люди и другие существа, но и планеты. Я — такая вот планета, для которой давно закончилось время жизни. Умерев, я законным образом переместилась в Цепочку Загробных Миров. Но так как какой-либо мир для меня был слишком мал, администрация Цепочки предложила мне самой стать каким-нибудь миром. И я стала. А что — работать планетой для меня дело привычное. Дальше пошло обыкновенно. У меня появились первые квартиранты, первые поселения и так далее…
— А-а! — закричал вдруг полуцутик и взмахнул крыльями. — Помню! Помню этот случай. Давно было. Я тогда был законопослушным полуцутиком и служил в администрации Первого Загробного, откуда меня вскоре за пьянку уволили. Помню — в Цепочке еще много споров было, куда тебя девать… Наконец кто-то умный предложил… ну, то, что ты сейчас сама рассказала. Только вот… какой-то момент смущал цутиков из администрации Цепочки, а какой я не помню.
— Зато я очень хорошо помню, — проговорила Мария и кажется, вздохнула, отчего струи теплого ветра взлетели вверх и заклубились в кустистой пещере. — Понимаете… мне очень неловко говорить об этом с посторонними…
— Не понял, — даже как бы обиделся полуцутик, — кто здесь посторонний?
— К примеру, ты.
— Я?
— И другая птичка.
Степан Михайлович каркнул, а полуцутик Г-гы-ы, кажется, обиделся по-настоящему.
— Я не птичка! — воскликнул он. — Это вот… Степа хороший птичка, а я нет. Я полуцутик.
— Все равно, — рокочущим басом ответила Мария. — Я, собственно, обращалась только к Никите.
— А ты… А вы откуда меня знаете? — удивился Никита.
— Слышала, — сказала Мария. — Как же мне тебя не знать, если я знаю все, что в Тридцать Третьем Загробном происходит, поскольку я, по сути, и являюсь Тридцать Третьим Загробным.
— А… нуда.
— Пускай птичка и этот… полуцутик летят восвояси, — сказала Мария, — а тебя, Никита, я не выпущу, покуда ты Мне не окажешь одну услугу.
— Какую? — поинтересовался Никита. Мария долго молчала.
— При посторонних я говорить не могу, — произнесла °на наконец, и снова потоки теплого воздуха заструились в пещере, всколыхнув растрепанные волосы Никиты.
— А мы никуда без Никиты не полетим, — заявил полудик. — и нечего, между прочим, угрожать. Я — представитель господствующей расы. Я могу тебя превратить во что-нибудь. В таракана, например. Р-раз и все.
— Очень пр-росто, — подтвердил и Степан Михайлович который испытал на себе магические способности Г-гы-ы
— Попробуй. — Мария усмехнулась, отчего вся пещера содрогнулась.
— Сейчас попробую, — угрожающе проговорил полуцутик. — Итак, делаю — р-ра…
— Тихо ты, — одернул его Никита. — Если ты Тридцать Третий Загробный Мир в таракана превратишь, где мы тогда окажемся? В безвоздушном пространстве? В этом, как его… в вакууме?
— И правда, — проговорил Г-гы-ы, опуская руку, — об этом я, кажется, не подумал. А чего ты вакуума испугался? Ты же все равно мертвый.
Никита не успел ответить. Громовой голос зазвучал прежде, чем он успел раскрыть рот.
— Все равно у твоего приятеля ничего не получилось бы, — сказала Мария. — Его магический уровень не дотягивает до уровня Совета Цепочки. Ничего он со мной сделать не может. А вот я могу.
— Ладно, — чувствуя закипавшее внутри раздражение, проговорил Никита. — Чего ты от меня хочешь?
— Я же говорила… При посторонних…
— Никакие они не посторонние, — отрезал Никита. — Это мои друзья. Так что говори — или не говори.
— Пускай они тогда уши заткнут.
— Г-гы-ы, — обратился Никита к полуцутику. — Слышал? Делай — раз. Затыкай уши.
— Я-то заткну, — ответил полуцутик и кивнул на Степана Михайловича, который давно потерял нить разговора И теперь вертел головой во все стороны, стараясь понять, откуда несется этот устрашающий голос и что все происходящее значит. — Я-то заткну, а как с попугаем нашим быть? У него пальцев нет, чтобы уши затыкать. Да и не поймешь где у него эти уши находятся. Перья одни везде.
Никита молча переложил Степана Михайловича себе на «олени и ладонями обхватил ему хохлатую голову, так что наружу — между пальцев Никиты — торчал только массивный клюв попугая.