— Кори! — закричала Леона. — Я знаю, ты здесь! Ты с нами? Ещё не поздно!
Она умолкла, огляделась. Но если Кори и была в этой толпе, то не спешила дать о себе знать.
— Предательница! — закричала крылатая и топнула ногой. — Жалкая, жалкая предательница! Я не прощу тебя, не прощу!
Калека, что говорил прежде, забрал у неё рупор.
— Слушай, город! — объявил он. — Мы теперь власть! Господин Третий помер, госпожа в наших руках… Тед, выводи её вперёд! Гляди, народ, вот она, ваша госпожа! А ну, перестаньте на нас кидаться, или прирежем её на ваших глазах!
Люди примолкли, волнение поутихло.
— Да это, может, случайная баба, — засомневались в толпе. — Чем докажете, что госпожа?
К губам Золотой Маски поднесли рупор и велели:
— Ну, говори!
— Жители Раздолья… — дрожащим от слёз голосом произнесла она. — Люди… вы приносили клятву чтить и защищать троих…
— Довольно, — грубо сказал калека и обратился к горожанам:
— Ну, слыхали? Узнали?
Площадь вновь зашумела.
— Госпожа это, госпожа!
— А ну, пустите её, гады!
— Что творите?
Леона вскинула руки и воскликнула:
— Давай, Тед! Давай, она твоя!
— Отпусти меня, отпусти, не трогай! — вскричала Золотая Маска. — Не надо!
— Тед, угомонись! — рявкнул и Рафаэль. — Остановите его, у кого ум в голове остался!
Он рванулся вперёд, невзирая на связанные руки, но двое с лёгкостью его остановили. Гундольф напряг все силы, дёрнул путы раз, другой.
Толпа шумела, пронзительно кричала госпожа. За спинами калек, удерживающих её, ничего не было видно. Только рёв, визг, чья-то ругань. Леона хохотала.
Такого крика, как потом, Гундольф в жизни не слыхал. Крик перешёл в хрип.
Гундольф рванулся отчаянно, ссаживая запястья, и освободился наконец.
— Глядите! — ликующе вскричал калека и потянул госпожу за руки, всё ещё связанные.
Кровь текла, пятная тёмным рукава, заливая белые ладони, покрывая ржавчиной стальные пальцы.
— Всё! Вот она, ваша госпожа, тоже урод теперь! Ну что, станете такую слушать? Нужна она вам — такая?
— Тед! Тед, я не прощу вам этого! — кричал Рафаэль, извиваясь в удерживающих его руках. — С катушек съехали! Ладно у одной с головой не в порядке, но вы-то? Я же ради вас, я ради вас!..
Его ударили, и он сложился пополам. Если бы не держали, упал бы.
— Ради вас на город, — прохрипел Рафаэль. — Капли ваши… не из чего… дома их больше не из чего делать…
— Что, больно? — с наслаждением спросил однорукий у госпожи, которая и кричать не могла, только хватала воздух. — Страшно? Это я тебя пожалел ещё. Подумаешь, пара пальцев, не рука. Но я, может, ещё передумаю. Ты ж теперь вся моя…
Уже завязалось сражение. Раздольцы наступали, но пробиться к помосту не могли, слишком плотным кольцом его окружили калеки и оборванцы. Гундольф огляделся быстро, прикидывая, что может сделать, и заметил движение в переулке. Застыл на мгновение, не веря: механическая жаба, плотно сомкнув пасть, медленно и упорно пробиралась к помосту. Люди рядом с ней прекращали бой, отступали в недоумении. Кое-кто из городских подскочил сзади, принялся лупить по пятнистому боку, решив, видно, что машина — орудие калек.
— Эй, вы, уроды! — раздался чей-то звонкий и злой голос, и Гундольф заметил Эриха.
Подняв окровавленную саблю, он пробирался к помосту от статуи Хранительницы.
— Никогда вам не взять этот город! Он мой, и я его не отдам! Смерть вам!
И десятки голосов, воодушевлённых этим призывом, подхватили:
— Смерть!..
Симен — кто-то его развязал — толкнул с помоста калеку, загораживающего путь к госпоже. Тот повалился, цепляясь за оборванцев. Гундольф тоже рванул вперёд и от души ударил того, кто держал госпожу, снизу вверх. Калека рухнул как подкошенный.
Упала и госпожа, но поднимать некогда, со всех сторон грозила смерть.
— Братишка, уходи! — закричала женщина за спиной. — Беги, беги отсюда!
— Я не трус, Софи! — крикнул ей Симен.
Он обхватил того, кто рядом, они сцепились. Гундольф пригнулся, уйдя от удара механической руки, обхватил своего противника и сбросил вниз. Жаба подобралась ближе, но между нею и пленниками поместился бы ещё один помост. Не дойти в этом бурлящем море.
Кто-то оттащил госпожу. Гундольф узнал Рафаэля: и с этого сняли путы. Калека на стальных ногах, с которым боролся Симен, ударил того ниже колена — раз, другой — и водовоз пошатнулся. Но его противника обхватили сзади, ткнули в шею.
— Ткачиха! — прохрипел безногий, отступая и зажимая рану ладонями. — На своих полезла, падаль?