Гундольф протолкался, пользуясь замешательством, добрался до тяжёлой двери с завитушками, дёрнул. По счастью, оказалось не заперто.
Оглянулся — жаба застряла в толпе, а над помостом защёлкали, заплясали язычки пламени, облизывая старое дерево, хватая оборванцев за ноги.
— Флоренц, прочь! Скорее! — крикнул он, понимая, что мальчишка вряд ли услышит. — Уходи!
Его толкнули сзади, смели, втиснули в прихожую, выложенную гладким камнем.
— Дальше, дальше! — вопил кто-то. — Дальше!
Гундольфа давили, тащили, наваливались. Раз или два он терял равновесие, но кое-как удерживался. Не видел даже, что за дом, куда бегут, лишь бы убраться от входа.
И тут пол толкнулся в ноги. Гундольф упал на камень, прикрывая голову, и ему показалось, само сердце земли ударило, загудело прямо под ним. В уши ворвался грохот и треск, запели, лопаясь, стёкла. Кто-то рядом кричал, не понять, от боли или страха.
Ещё стучало — тут, там. Над головой заскрежетало и стихло. И наступила тишина.
Или это лишь казалось тишиной, ведь с площади слышались крики и вой. Слева и справа возились и сопели. Что-то ещё упало наверху.
И кто-то спросил робко и тревожно:
— Это и всё? Кончилось?
Глава 38. Флоренц. Прощаясь с городом
О том, чтобы остаться в стороне, мальчишка не мог и помыслить. Особенно теперь, когда знал, где жаба.
— Нужно лодку найти, — сказал Ник.
Он застрял на первой же площадке, осматривая каждое судёнышко, но вернулся и выдохнул раздосадованно:
— Купола изрезаны!
— Идёмте лучше к дому, — предложил Алтман.
— Туда, где нас потом найдёт этот? Ну уж нет!
— А мы ненадолго, припасы соберём, воду. Что найдётся. Да и подкрепиться не мешает, в путь же не станешь пускаться вдруг, надеясь неясно на что. А ну как не отыщем ваших сразу? А потом за лодкой, я и другие стоянки знаю.
На это Ник согласился. По пути немного спорили, брать ли старика.
— Пусть за ним тут Кори приглядит, — сердито говорил Ник. — У наших житьё сейчас, я думаю, и так непростое, к чему лишний рот?
— Ну, тогда и я останусь, — погрустнел Алтман. — Как флакончик опустеет, меня от боли скрючит, тоже стану лишним ртом.
— Ты это не думай, — погрозил пальцем Ник, и кончики его ушей запылали. — Ты ведь в своём уме, а старому кто знает, что в голову взбредёт. Полетим, а он захочет прогуляться за борт или рычаг какой дёрнет. И вообще от него любой беды ждать можно.
Старик прислушивался к разговорам, улыбаясь беззубо и доверчиво.
— И ничего подобного, — заспорил Флоренц. — Он послушный! Да я сам приглядывать буду.
— Ты-то? — фыркнул Ник. — Ты, пустая голова, ни одно дело в жизни до конца не довёл. Замечтаешься, рот разинешь и забудешь обо всём. Что, скажешь, не так? Сколько раз опреснитель пустым стоял? А как за печью нашей приглядывал и огонь потух, куда ты глядел, на облака? Так что обещания твои ничего не стоят.
— Глядел я на вашу печь, только что поделать, если она кривая и не работает как надо? — ответил Флоренц, разобидевшись. — А дедуля всё понимает, иначе бы он давно с края Свалки упал. Он мне жизнь спас и вас найти помог, так что я его не брошу.
— Да делай уж, как знаешь. А печь не кривая, это руки у тебя кривые!..
Они ещё немного поспорили. Ник, видать, приободрился, выбравшись со Свалки, и нрав его сделался таким же паршивым, как обычно. А возражал он зря: печь, конечно, была кривая — какую ещё соорудишь из плохо отёсанных камней и кусков металла, найденных там и сям?
Но Флоренц не сердился, радовался даже. Пусть лучше Ник ворчит и ругается, чем лежит, молчаливый и бледный, на себя не похожий. Ох, а как он заругается, если кто-то возьмёт его жабу! Должно быть, лучше ему и не знать.
В доме первым делом набросились на воду. Кружку Кори держала всего одну, так что Ник пил из миски, а Флоренц зачерпнул из ведра ладонями.
— Не пачкай! — строго сказал Алтман. — На, держи, я напился.
Мальчишка хлебнул торопливо и дал кружку старику. Подскочил к столу, ухватил яблоко, кусок хлеба и сказал:
— Вы собирайтесь, а я отойду ненадолго, дело есть.
— Куда идёшь? — спросил Ник. — Сядь, одному ходить не стоит.
— Ой, да за угол. Хочешь сопроводить?
— Иди, — махнул рукой его товарищ. — Ты просто помогать со сборами не хочешь, я понял.
Но Флоренц даже возражать не стал. Он вылетел и понёсся по улице, отбежал домов на пять и замедлился. Зашагал, поглядывая по сторонам и откусывая то от яблока, то от хлебного ломтя.