— Нет, нет, ты послушай, а зелень проступает, и у Хранительницы теперь пятка зелёная. Вот думаем пока, что делать.
Они сидели под открытым небом за общим столом, длинным, составленным из десятка других. Стол вышел кривым — то шире, то уже, то выше, то ниже, но никто не жаловался. Ели рыбу, и хлеб, и сыр — гостинцы из Раздолья. Шумели весело, говорили с набитыми ртами, и никто никого не упрекал.
— А я вот расскажу, — мстительно сказал Хенрик, — про одного кавалера. Пришёл он к даме под балкон и решил спеть, чтобы её впечатлить. Дама вышла на неприятный шум, оперлась на перила, и какая-то древняя лепная завитушка полетела вниз. Дама ничего впотьмах не заметила, а этот горе-певец до утра лежал в кустах. Голова, по счастью, крепкая…
— Начнём с того, что не до утра, — возразил Джо. — И потом, откуда в Раздолье кусты? Будет врать-то. А лепнина и правда никуда не годится, осыпается.
И почесал макушку.
— Так а с дамой-то этой у тебя вышло? — спросил Гундольф весело.
Он оживился, улыбался даже, чего Кори в последние дни не могла и припомнить. Она уставилась в тарелку. Ясно как день, с ней у Гундольфа радости нет.
— Ещё и как, — так же весело откликнулся Джо. — И песен она не любит, зря только время тратил. Надо было сразу в дверь стучать.
Пришло время, и гости улетели. Кори медлила до последнего, решаясь, напроситься с ними или нет, но представила, что больше не увидит Гундольфа, и не смогла. Наверное, она вернётся в город, но позже, в другой раз.
Каждый вечер Гундольф вёл её на прогулку вдоль берега. Прихватывал коврик с пола, и они шли по линии прибоя, босые, а волны набегали, и ноги вязли в мокром песке. Иногда говорили о чём-то, но чаще говорило море. Порой останавливались, чтобы посидеть, но бывало, коврик так и оставался у Гундольфа под мышкой.
Поселение затихло, лишь мягко светились огни, жёлтые и белые, и было их немного. Из Раздолья привезли лампы, но люди привыкли ложиться с приходом сумерек, а не сидеть при свете.
На окне Эммы горел светляк — Гундольф отыскал его, а потом вернул Флоренцу. Рядом со светляком виднелись круглые часы и деревянная собачка, уцелевшая чудом. Старая игрушка, невиданный зверь.
Двое долго брели в молчании. Так долго, что и огней позади уже не стало видно, если обернуться.
— Посидим? — предложил Гундольф, и Кори согласилась.
Они расстелили коврик и сидели, вслушиваясь в шёпот волн, притихших к этому часу. Потом Гундольф лёг на спину, заложив руки за голову.
— А помнишь, как мы провели ночь у старого корабля? — спросил он. — Может, и сейчас не возвращаться домой, а тут и уснуть?
Кори задумалась.
— А если кошмар? — спросила она. — Ведь мои капли в доме.
— А нужны они тебе? — ответил вопросом Гундольф. — Не сможешь уснуть, ну, встретим рассвет вместе, полюбуемся. Иди сюда.
Она легла осторожно на самый край, и стало вдруг неловко, как раньше. Жили вместе, спали в одной постели, и казалось, уже привыкла, но почему сейчас так трудно дышать? Почему она не слышит море, и не чувствует песок, а только плечо, что прижимается к её плечу?
Кори повернула лицо. Гундольф оказался совсем близко, на расстоянии вдоха. Провёл по щеке ласково, отыскал её губы и не отпускал, пока дыхание совсем не сбилось.
— Мне твоя жалость не нужна, — слабым голосом, задыхаясь, сказала Кори.
Для этих слов понадобилось собрать всю волю в кулак.
— Жалость? Девочка моя, с чего ты взяла, что это жалость?
— Ты же сам говорил. Сказал, что любишь другую, разве нет? Я не верю, что любовь прошла так быстро.
— А я и не говорил, что прошла. Ту, другую, наверное, я всегда буду любить. Но это не та любовь, понимаешь? Как мечта. Не знаю, как сказать лучше.
Гундольф отвёл руку, что упиралась ему в грудь, и притянул Кори к себе.
— К чему все эти разговоры? Я, знаешь, много кого жалею. Здешние женщины тоже натерпелись — кто выжил чудом, кто близких потерял. Но живу я не с ними, а с тобой. Ты мне нужна, понимаешь?
И Кори потянулась навстречу.
Нетерпеливые губы и нежные ладони объяснили ей всё лучше слов. Дыхание путалось в волосах, и пело море. Пришёл рассвет, розовый и тихий, и двое встретили его, не размыкая объятий.
А потом они брели вдоль берега, пошатывающиеся и счастливые, к ещё спящему посёлку. Глядели друг на друга, и хотелось улыбаться.
— Знаешь, а мне понравилось встречать рассветы у моря, — сказал Гундольф. — Одна беда, спать теперь охота…
— А мне в руку песок попал. Слышишь, как противно скрипит?
— Ну, днём почистим. И попрошу у Эммы, пусть сплетёт нам ковёр побольше.
И, наклонившись, легко поцеловал Кори.