Взор любого взявшего в руки сборник под названием «Я здесь живу» услаждала милейшая картинка: приоткрытая дверь в славный домик наподобие дачного, трава и яркое крылечко, а также туфли-тапки-сандалики, жизнерадостно наваленные у двери. А в отдалении от общей кучи разновозрастного обувного хлама – невысокие бежево-песочные мужские сапоги, небрежные и чуть высокомерные.
Мощно обусловленная культурой обувь, прошедшая все круги человеческой истории, вернулась ко мне за полгода до того, как у меня нашли рак. Впервые за несколько лет сладостного материнского плена мне посчастливилось выбраться на чудеснейшую научную конференцию, посвященную юбилею Беллы Ахмадулиной. Именно «посчастливилось» – не могу описывать другой лексикой хлопок кокона, в котором я тогда дозревала и определенно перезрела. Весенняя Таруса, старинный городок с особым даром втягивать в свою сонную круговерть художников и поэтов, удивительные новые знакомства, мыслепорождающая вязь ученой дискуссии – кому из университетского сообщества не знакомы эти и подобные им явления полной жизни, проживаемые выдох и вдох? После научного простоя хотелось написать хорошую статью. И вдруг оказалось, что Ахмадулина, вытянувшаяся к небу струной и парящая во облацех Звука и музыки, природы и времени, дружбы, – размышляла о сапогах, да немало!
Отношения между исследователем и его объектом не всегда похожи на любовные, но тайные артерии разрастаются все глубже и вширь и незаметно меняют состав крови того, кто вглядывается. Я далеко не сразу поняла, что название для потока слов, при помощи которого я пытаюсь отрефлексировать перемену в жизни («Нетаянный дневник»), – это полусознательный оммаж Белле Ахмадулиной, автору лирико-прозаического дневника «Нечаяние».
Есть в моей маленькой историйке о Беллиных сапогах невесомая, но значимая подоплека. Пока я увлеченно писала статью «Сапог – всегда сосед священного сосуда»: заметки о сапогах в творчестве Б. Ахмадулиной», на дне сумки валялось направление в отделение профилактики онкодиспансера. Ко времени возвращения из Тарусы его трехмесячный срок вышел, и я благополучно забыла о необходимости превентивного обследования. А вспомнила в сентябре. У меня предсказуемо возникли вопросы, направленные на самое себя: а что, если?… Знай я тогда об уже протекавшем – совершенно точно! – процессе деления чуждых клеток, что бы было? И признаюсь себе, что не в силах отречься от краткого сияющего мига бытия, да и никакого «если» мне не надо. Иногда выбор – это непосильная ноша.
Две героини вывел Милан Кундера в своем романе «Бессмертие», два шаржевых портрета. Одна женская фигура, струнно-тонкая и вертикально вытянутая вверх, обращена лицом книзу и изучает нечто под ногами или, может быть, внутри себя. Другая, плотски растекающаяся и щедро оснащенная внизу, устремляет мечтательный взгляд в бело-голубые выси. Оба портретных оттиска – всего лишь оценка и видение персонажа-мужчины, сформированные по отношению к близким ему женщинам. (В собственной трактовке сюжета могу ошибаться, но перечитывать недосуг и неохота.) В той оценке, как и во всем романе, отчетливо звучит голос пола, Эроса.
Совсем недолго жило во мне желание оторваться и написать целый параграф на тему «Что я думаю о сексе и его роли в победе над смертью», но музыка играла… кхгммм… недолго. Поплясав вокруг уникальной в своей изощренности мысли о том, что секс переоценивают и недооценивают одновременно, похвалив себя за авторство афоризма «Секс валяется под ногами – женщине, чтобы заполучить его, нужно лишь нагнуться», я содрогнулась от панорамы и открывающихся бездн. И передумала писать о сексе.
А сапоги-то остались. Весьма и весьма поношенная пара обуви.
Какими шагами, как измеряем мы почву, из которой прорастаем и созданы? Сами ли давим землю и неосторожно попавшихся под ноги, сгибаемся ли под грязным прессом чьих-то страшных черных подошв? Мы крепко стоим на земле, но наш взгляд устремляется в небо – за что человеку дарована располовиненность, от коей, похоже, даже в смерти не укрыться? Все это чертовски увлекательные, соблазнительные вопросы.
И все это лишь великая иллюзия. По крайней мере, так мне кажется сейчас.
Из всей роты вопросов грозным орудием выступает только один – главный, всем известный и, по сути, давно опостылевший: в свои ли сапоги ты влез, по силам ли тебе долгая и многотрудная дорога в натянутой на тебя кем-то обуви… (Ох, держу пари, и это чья-то цитата.)
Наступают времена испытаний, и мы, рабы своего бессознательного, либо обрушиваемся и растираемся – сами, сами! – в тлен из-за кажущегося нам непосильным груза, либо начинаем пристально внимать тихому голосу, идущему изнутри.