Хотя кто-то вообще шёпотом поговаривал, что это всё сам кнез Солебрега и устроил. Павлос подчищал хвосты, прикрывая свою задницу — тут ведь и замок Вайкула сгорел день назад, а тот ведь был царским наместником. Все знали, что кнез давно грозился от наместника избавиться, да и с самим царём Моредара он не был дружен, ни для кого в Солебреге это секретом не было…
Это всё вызывало у меня улыбку. Моя задумка легла на благодатную почву.
В общем, маленькая деревушка Попутная гудела от слухов, как улей. Но это ещё что — в Солебреге, в котором вчера угнали лучевийский корабль, вообще бардак был, без погромов не обошлось, даже пришлось утихомиривать народ. Только били не северян, а лучевийцев…
Это же их корабль обстрелял город и уплыл. Для «вежливости» Солебрег тоже сделал пару залпов, даже отрядили корабль в погоню, но сильно усердствовать не стали.
Дело было серьёзным, попахивало войной, и кнез послал весточку сразу всем царям — в Раздорожье, в Моредар и даже в Хладоград. Мол, пусть цари и решают проблемы…
Я подумал при этом, что кнез явно был умелым интриганом, и закидывал удочки везде, где только мог. Наверняка в весточке для царя Раздорожья он указал все странности, вельможа ведь приплыл с разрешением от самого царя Моредара. А что касается Хладограда, то, скорее всего, своим письмом кнез просто свой авторитет увеличивал.
Всё это ранним утром нам и рассказал хозяин трактира, поэтому я без особых угрызений отдал хозяину целый золотой. Бородатый южанин, который мне едва доставал до пояса, смотрел на это богатство, явно недоумевая.
— Надеюсь, гости были всем довольны? — спросил он, пряча золотой.
Я кивнул, поправив рукав чистой рубахи, которая сидела на мне идеально. Швея у этого трактирщика была на голову выше, чем у прошлого.
Мы все переоделись, и теперь особо не выделялись среди местных. Новенькие штаны, рубаха, даже безрукавка сверху — я выглядел, как типичный южанин, если бы не северная бледность и почти белые волосы.
То же самое касалось и Креоны — бледная, с серебристыми, почти белыми волосами она никак не была похожа на местную. Дайю тоже отличалась лучевийским разрезом глаз.
Обе они выбрали женские костюмы для верховой езды, очень модные сейчас на юге. Креона всё так же довлела к голубому цвету, Дайю же предпочитала тёмные серые цвета.
Один бард выглядел так, что выйди сейчас на улицу и смешайся с толпой, и не найдёшь его. Типичный южанин.
Впрочем, нас спасало то, что Солебрег был портовым городом, со знаменитой магической зоной, куда тянулись поправить здоровье со всей Троецарии. Но всё же мы прикупили и местные головные уборы — лёгкие широкополые шляпы.
— Трактир великолепен, — сказал я хозяину, — А в Солебреге мы такой найти не сможем, наверное.
Бард хотел что-то сказать, но я слегка толкнул его локтем. Виол лишь бросил на меня ревнивый взгляд, мол, чем это мне «Сиянова прелесть» не понравилась.
— Чтобы было спокойно, — продолжал я, — И с лишними вопросами не приставали.
Во взгляде старика проклюнулось сомнение. Бард переложил лютню, чтобы было удобнее тронуть струны. Я всё же захотел решить дело своим красноречием, а не магией.
— У нас, скажем так, есть всякое… из магической зоны, — шёпотом сказал я.
Бард хапнул воздуха, поражаясь моей честности, но старик выдохнул с явным облегчением.
— Так вот вы почему… кхе-кхе… такие странные. А я-то всё думал, — старик заулыбался.
Теперь-то он сообразил, почему я так много заплатил, а до меня дошло, что вытаскивание из Попутной всяких артефактов — дело обычное.
— Сидора не знаешь? — тихонько спросил я.
У старика сразу слетела с лица улыбка. Он поскрёб бороду, потом сказал:
— Тут у меня Молчун в Солебрег отправляется, пойду его приторможу. Он туда почти пустой едет, так что и вам места хватит. Подскажет с трактиром…
На мой вопрос он не ответил, и это явно было неспроста.
Почему Молчуна так звали, стало понятно сразу — он был немым. Таскал с собой магическую дощечку, на которой, если он что-то хотел сказать, мел собирался в буквы или в рисунки.
Правда, артефакт явно был из дешёвых — слова появлялись с запаздыванием, иногда с явными ошибками, которые видел даже я, полуграмотный варвар. Да и отсеивать мысли дощечка не умела, на ней то и дело появлялась ругань или те мысли, которые окружающим явно не стоило показывать.
Это неудобство было одновременно и достоинством. Скрыть свои мысли от хозяина слуга не мог.
Молчун, пока мы залезали к нему в большой фургон, держал дощечку в руках — он только что разговаривал с хозяином, который ещё не успел отойти. И когда он бросил взгляд на Креону, когда та в обтягивающих брюках в повозку залезала, дощечка выдала пикантную картинку…