Зверь, шагая рядом с белобрысым пацаном, даже высунул язык от того, что его то и дело трепали за ухом.
— Ты хорошо стучишь, как самый настоящий барабанщик. Господин Малуш, а как зовут ёжика?
— Имя ещё не придумал, — буркнул я.
Бард поперхнулся, оглянувшись на медоежа.
— Ой, ни хрена ж себе ёжик, — Виол рассмеялся, — Вообще-то я слышал, что надзиратели звали его Кактусом…
Милая мордашка медоежа сразу сменилась звериным оскалом, и бард мгновенно отскочил на несколько шагов вперёд. Я только хмыкнул — называть зверя кличкой, с которой у него связаны не самые лучшие времена и хозяева, было не лучшей идеей.
— Не-е-е, — Лука покачал головой, — Ему это имя не нравится… А если его назвать Малыш?
— Малыш⁈ — только и вырвалось у меня.
— А что? Он же ещё маленький, молодой совсем, — со знанием дела кивнул пацан.
— Да-да, бросс Малуш и его Малыш, — снова вклинился весёлый Виол, — Совсем крошка… Вот когда он подрастё-о-о-от!
Малолетний Лука, видимо, не понял безобидную подколку барда, и серьёзно кивнул. Я же только хмыкнул.
Признаться, мне, как бывшему Тёмному, до сих пор было непривычно вот так вот рассуждать с кем-то на отвлечённые темы.
Тёплый летний вечер… Солнышко клонится к закату, птицы поют в ветках деревьев, стрекочет в шуршащей траве всякая живность… И мы неспеша бредём посреди всей этой умиротворяющей красоты, да придумываем кличку огромной колючей зверине.
Я потёр нос. Нет, это и вправду мои мысли, действие той «ленивой» соли уже прошло.
— Малыш не пойдёт, — неожиданно сказал я, — Он будет Тараном.
Мальчишка на это ничего не ответил, и дальше мы некоторое время брели молча.
Я всё же решил, что дальнейшая развязка должна быть там, откуда на поляну пришёл тайный посланник, ведь тот нёс какое-то послание Сидору. И теперь наш путь лежал к тракту, тянущемуся вдоль лиманов — именно он связывал Солебрег и Моредар по суше.
Пусть барда я спас, но глупо надеяться, что заговорщики не имеют запасного плана — всё-таки интрига такого масштаба. Сидор на связь не вышел, а день уже подходит к концу… Я бы на их месте занервничал.
Уже завтра, по словам Луки, в Солебрег должен прибыть царь Моредара за лучевийской принцессой. Кнез Павлос лично передаст её в руки царю Нереусу, как знак верности и доверия.
Сидор должен был до встречи кнеза и царя, где-то прямо на тракте, подстроить убийство Виола. И это должно было выглядеть, будто здесь замешан сам кнез. Сидор планировал вывести барда за город ночью, но нападение кнеза спутало ему все карты.
Меня интересовало, почему царь едет в Солебрег сушей, а не плывёт по морю. Такой вопрос тоже следовало обдумать, но ответов у меня особых не было.
Может, Нереус просто боится заходить на собственных кораблях в гавань Солебрега, под прицелы береговых пушек? Если нет доверия кнезу, то с верным войском на земле как-то поспокойнее будет.
Я видел в этой формуле место для Дайю, и не сомневался, что она жива. С лучевийской принцессы кнез пылинки будет сдувать…
Ещё я понимал роль нашего Виола, жертвенного барашка, но я его уже вытащил.
Вот чего я не мог придумать, так это где сейчас Креона. Передал её Сидор кнезу или нет?
Кутень не почуял её в Солебреге, да и бард на мои вопросы только качал головой.
— В темнице её не слышал, уж я бы почуял, ты же знаешь. Да и стражники точно бы обсудили между собой хладочару, она всё же хороша собой…
— Совсем не обсуждали? — уточнил я.
Бард крепко задумался.
— Любое оброненное слово, — сказал я, — И, быть может, картина сложится.
— Складно говоришь, громада.
— Вспоминай!
И бард усердно вспоминал… Так вспоминал, что у него вены вздулись на лбу.
Время от времени я оглядывался на Луку, хотя и так видел всё вокруг через зрение цербера.
Одной рукой пацан крепко держал лямку рюкзака на плече, где постукивали друг о друга сухари, которые мы стащили из землянки Сидора. Иногда Лука встряхивал свою шевелюру, в которую насыпалось много земли.
Теперь, после того случая с молитвой пацана, которая защитила их с бардом от артефакта «тёмная пасть», я хотя бы понимал, почему он такой добрый. И это несмотря на жизнь беспризорника, с её вечными подставами и драками, где не сможешь выжить без озлобленности.
Лука не озлобился, сохранив душу чистой, потому что ему начертано быть паладином. И что-то мне подсказывало, что у лиственников до этого самого дня вообще не было ни одного воина. Ну, не считая меня, конечно.