Магия браслета работала совершенно бездумно. Она не отличала злой умысел убийцы от обычной заинтересованности какой-нибудь девушки, вдруг посчитавшей меня привлекательным. Браслет чувствовал даже внимание бродячей собаки, надеющейся, что этот верзила бросит ей кость.
Но главное, что магия «паранойи» не отличала взгляд друга от врага. Неподготовленный послушник мог бы за пару недель превратиться в душевнобольного параноика, которому за каждым углом стала бы мерещиться слежка.
Работа с артефактом требовала определённых душевных навыков. К счастью, за восемнадцать лет моей службы Бездне я научился разделять интуицию, оставляя на работу с браслетом некую бездумную её часть.
Это было сродни рабочему трансу любого ремесленника. Да хотя бы того же корзинщика… Когда всю жизнь плетёшь корзины, то пальцы начинают жить своей жизнью, глаза сами подмечают гнильцу или трещины на прутьях, уши слышат подозрительный треск в них.
При этом сам корзинщик в это время может болтать и шутить с подмастерьями, да нахваливать товар перед покупателями. И никто не скажет, что он уделяет какое-то внимание процессу в руках.
Вот я и оставил интуицию слушать, что там шепчет браслет, но запретил ей вызывать эмоции. Кстати, ещё на рынке, едва я вышел из-под полога, браслет предупредил, что за мной следят.
Ну, а подкову, которая создавала помехи вещунам стражников, я сунул в топорище. Как использовать этот артефакт, я пока не придумал, но такая полезная штука наверняка ещё пригодится.
В общем, от взглядов издалека теперь я был защищён. Ну, а если вдруг мне суждено столкнуться лицом к лицу в проулке с матёрым паладином, который ищет именно бросса Малуша в потёртых доспехах и с дубиной в руке, тут никакие артефакты не смогут отвести внимание. И можно будет смело давать мне ранг вестника невезения.
Я двигался к логову Сидора по улочкам, где было не так много людей, послав Кутеня на разведку. Он давно мне показал, что за мной опять следят местные беспризорники, и я слегка развлёкся, проверяя на них действие пустынной ткани.
Вышло неплохо. Растерянные мальчишки быстро потеряли меня из виду, потому что по законам любой слежки им надо было держаться чуть поодаль. Ну, а магической ткани только это и надо было.
К счастью, паладинов в Солебреге ни я, ни цербер не чуяли. Оставалось надеяться, что они не были настолько хитрыми, чтобы прикрывать свою ауру тёмными артефактами. Это было бы… кхм… нечестно.
Ещё не доходя до логова Сидора, я обошёл одну из улочек по кругу и вышел в спину уже знакомому мне оборванцу — мелкому шкету, которого мы с бардом ещё кормили пирожками во время прошлой слежки. Тот выглядывал из-за угла, растерянно крутя головой в поисках меня.
Надо отдать ему должное, он дольше всех не упускал меня из виду. Видимо, опять хотел есть и надеялся, что я как в прошлый раз оброню пару медяков.
Со вздохом я сел за его спиной и пацан, испуганно обернувшись, уставился на меня. Сначала зрачки мерцали от страха, но спустя секунду в его глазах проявилось облегчение.
Эх, Малуш, теряешь хватку… Даже дети уже не боятся тебя.
Оборванец думал сигануть мимо, чтоб убежать, но я, естественно, поймал его за шкирку и сразу же зажал рот. Чтобы выжить на улицах, надо уметь кричать во всю глотку.
Я утащил пацана в глубь проулка и посадил рядом с собой. Показал дубину, прямо на его глазах вытащил оттуда подкову, потом заставил её исчезнуть обратно. И сказал:
— Закричишь, мелкий, и навсегда исчезнешь в этой дубине.
Белобрысый пацан обнял коленки и задрожал всем телом, исподлобья тараща на меня злые глаза. Зверёнышу было лет десять навскидку, хотя его взгляд был заметно взрослее.
— Сидор приказал следить за мной? — спросил я.
Пацан, поджав губы, даже не двинул головой. Так и продолжал сверлить немигающим взглядом.
Я вздохнул. Всеволод Десятый даже не стал бы тратить время — один призыв Тёмной Ауры, и мелкий рассказал бы всё, корчась от боли.
Но я уже не Десятый, да и в обновлённой душе давно появились ростки здоровой совести. Я её, конечно, недолюбливал, эту совесть, потому что часто мешала делу, но на самом деле понимал, что это самое ценное моё приобретение за последние восемнадцать лет. После дочери…
В то же время, если было надо, я умел обламывать клыки грызущей меня совести. Поэтому первым делом я коснулся подбородка пацана топорищем — если узнать его страшные секреты, он мне сам всё как на духу расскажет.
Получив короткое прозрение от дубины, я стал ещё угрюмее и мысленно приказал Кутеню, засевшему в дубине, притащить какую-нибудь еду. Чёртова моя совесть…