Грёбаный Тёмный Жрец… Так-то мне надо радоваться, что мой обман удался, и куча последователей Бездны в вещем сне получила предупреждение о бросском воине, который очень боится чеснока. Но старательно валиться в обморок каждые полчаса уже надоело.
Вот и сейчас он опять надумал баловаться…
— Ты прав, бард, — сказал я, улыбаясь тёплому бризу, — Это действительно красиво.
Бриз вдруг перестал дуть в лицо, словно разворачиваясь по мановению чьей-то руки. Да поглоти тебя бездна, чёртов маг воздуха со своими экспериментами!
Меня снова окутало пришедшим из кареты облачком чесночного запаха, но в этот раз концентрация была заметно больше. Он всё измерял, какое количество свалит меня с ног. Ну, ладно, придётся поддаться.
Не говоря ни слова, я уронил голову, стукнувшись затылком о борт телеги.
— Громада! — я почуял пальцы Виола на лбу.
— Моркатова стужь!
Сохранить хладнокровное выражение лица было проще простого. Вся жизнь Тёмного Жреца — это искусство лжи, и такие навыки так просто не уходят.
Я слушал оживлённые крики вокруг. Как мне хлестали по щекам, как дул в лицо ледяной ветер от Креоны.
— Жизнь проповедника-лиственника — это вечная борьба, — послышался голос Вайкула, в котором едва скрывалась радость, — Помолимся же нашим богам, чтобы и в этот раз он смог выстоять в извечной битве добра со злом.
Дальше произошло примерно то, что я и ожидал. Послышался гулкий стук, который может издать только стрела, воткнувшаяся в телегу, и боевые крики воинов.
— Нападение!!!
— Вон они, в поле!
— Боевое построение!
— Защищаем наместника!
Открывать глаза я не спешил, потому что остро чувствовал на себе пытливый взгляд Вайкула. Зато оказалось, что если из топорища выглядывал щенок, то я мог, сосредоточившись, даже посмотреть на мир глазами цербера.
Тот сквозь щели в досках увидел вдали в поле фигурки людей, стреляющих из луков по нашему обозу. С дороги по полю в ним навстречу сорвались всадники, и, кажется, впереди скакал Платон — уж десятник-то точно не посрамит.
Картинка смазалась, связь с цербером оказалось держать не просто, и я на всякий случай приказал щенку сунуться обратно. Но это было удобно — в крайнем случае у меня всегда будут глаза.
Я едва сдержал улыбку — десятника Платона провели, как глупого мальчишку. Его отряд практически в полном составе ускакал вслед за страшными разбойниками, которые наверняка собирались добить свидетелей, а заодно и наместника.
Мирон, конечно, послал в помощь десятнику половину своей сотни, чтобы Платон не сомневался. Но сам сотник крикнул вслед, что сделает всё, чтобы мы целыми добрались до Солебрега.
Когда воцарилась тишина, послышалось недовольное ворчание Вайкула:
— Чтоб его око Яриуса прожгло! Как же надоел кнезов прихвостень.
— Господин Вайкул, — проворчал в ответ Мирон, — На таких честных воинах страна держится.
— Я тебе уже говорил, Мирон. Платон честный, но он служит кнезу, а кнез явно не хочет, чтобы наш с тобой царь узнал о свидетелях, — терпеливо объяснил Вайкул, — А мы с тобой, кстати, тоже заботимся, чтобы страна была целая, и даже процветала. Я же тебе говорил.
— Я знаю, господин Вайкул. Его величество Нереус доверяет вам, значит, и я доверяю.
— Правильно, сотник. Я всегда поражался твоей проницательности.
Я едва сдержал улыбку. Вот же простота воинская — даже такой тугодум, как Вайкул, легко сыграл на верности Мирона. А сотник, да и десятник, судя по всему, были честны в своих порывах.
Тут подал голос наш бард:
— Маюнова грусть! Я правильно понимаю, мы этого слышать не должны?
— Правильно, горлопан, — и следом звук удара. Барда чем-то приложили.
Колдунья тоже охнула, мягкосердечный Вайкул усыпил её каким-то коротким заклинанием.
— Их ко мне в замок, Мирон. Колдунью ко мне, хочу сначала… кхм… допросить её. А этих в цепи, они подождут.
— Слушаюсь в замок!
Возникла заминка, и я почуял неладное. И глаза приоткрыть никак, оба нависали едва ли не надо мной.
— Что ещё? — спросил Вайкул.
— Эх, господин наместник, — буркнул Мирон, — Вы меня, конечно, простите. Но не доверяю я этим вашим снадобьям.