Я старательно напрягал слух, но понимал, что мне с бардом не тягаться. А тот слушал, посмеиваясь, потом на мой вопросительный взгляд сказал:
— Громада, ты же гений! Может, ты и вправду Хмарок?
— Что там? — нетерпеливо спросил я, и бард торопливо ответил:
— Они думают, что Клодус опять нажрался и спит. А какая-то межемирская морда шутки решила шутить, и они ему сейчас косточки пересчитают.
Я вспомнил, что лысый Клодус назвал молодого «межемирской мордой». В этот момент бард, прислушиваясь, быстренько отступил мне за спину.
— Громада, ты бы это… Видит Маюн, я прикрою, если что, — прошептал он, хотя его круглые глаза в темноте заставили меня усмехнуться, — Двое идут, сейчас будут тащить этого.
— Но ведь ты должен знать воинское дело, — не выдержав, спросил я, — Как тебе Раздорожье доверило твою миссию?
— Эх ты, северные твои мозги. Навыки воина, они ведь могут выдать, — Виол улыбнулся, — Тем более, руки воина не могут так нежно ласкать струны женской души.
— Я не удивлён, что ты соблазнил жену царя Хладограда. Но, смердящий твой свет, как ты оттуда выбрался потом?
— Как ты догадался про жену? — Виол снова округлил глаза, но ответа не дождался, и нехотя ответил, ткнув пальцем в сторону лестницы, — Громада, будь на месте этих стражников симпатичные стражницы, и они бы на руках нас из темницы вынесли.
Он улыбнулся и подмигнул мне. Я только отмахнулся от хвастливого барда.
В этот момент на лестнице зашуршали шаги, послышалась ругань.
— Как он дополз-то, хорлова падаль?
— Да этот его наверняка дотащил, хрен ослиный! Может, сидит тут, неподалёку.
— О, мой спаситель… Древо услышало мои молитвы, и прислало тебя, — послышалось от очнувшегося лиственника.
— Да заткнись ты!
Бард ткнул мне пальцем в плечо, привлекая внимание. Снова сложил ладони особым домиком, прижал их ко рту… и прыснул со смеху. Заткнулся, засопел, будто пытался высморкаться, и снова прыснул. У него вырвался такой издевательский смешок, что даже мне захотелось приложить его дубиной, хоть смех предназначался и не мне.
Послышалось падение тела. Пленника сбросили. И быстрые шаги по ступенькам, вместе со злой руганью:
— Иди сюда, кретин недоделанный!
— Я тебя убью сейчас, межемирская шваль!
Охранники с дубинками наперевес выскочили прямо на нас. Я сразу отвесил одному затрещину, чуть не вогнав его голову в стену, да так и зажал.
Второй замахнулся дубиной, но застыл, явно увидев не то, что ожидал. Я шагнул вперёд, не отпуская первого противника, и моё топорище, обрушившееся на лоб второму, попросило его прилечь поспать.
Едва тот свалился, я скосил взгляд на руку, которой прижимал первого к стене, собираясь и его приласкать дубиной. Но это не понадобилось — бедняга и так отключился. Едва я убрал руку, как он киселём сполз к своему напарнику.
Главное, они живые, сраная ты Бездна. Ой, ну, то есть, слава Отцу-Небу.
— Хорошо, что ты не убиваешь их. Можно будет допросить, — бард кивнул мне, оттаскивая одного назад.
— Я же лиственник, — буркнул я, подхватывая второго, — Милосердие и сострадание.
Мы открыли массивную дверь в ближайшую пустую камеру. Бард аккуратно затащил одного, я без особых церемоний закинул второго.
Виол, едва успев отскочить, с сомнением спросил:
— Я, может, не расслышал? Ты сказал «страдание»?
Один из стражников охнул, я тут же шагнул к нему, собираясь приложить топорищем. Но бард успел меня остановить:
— Надо кое-что спросить.
Тогда я просто схватил беднягу за шею, вздёрнул над полом, едва не вогнав его темечком в потолок. Охранник как раз собрался закричать, но только что-то беспомощно просипел, хватаясь за мои руки.
— Как зовут третьего, который остался наверху? — подскочил бард.
Тот хрипел, хватая ртом воздух, и пришлось ослабить хватку.
— Ка… Карп… — выдавил охранник.
Я почувствовал, что он лжёт. И бард тоже сказал:
— Маюновы сказки это, ослиный ты крик.
Пришлось и вправду приложить охранника об потолок. Тот закатил глаза, чуть не потеряв сознание, а я скосил глаза:
— Бард, у нас есть ещё один, если этот глупец не ответит.
— Ты прав, громада.
— Ты же… ты же… лиственник… — охранник таращил на меня глаза.
— Хочешь узреть Лиственный Свет⁈ — прорычал я, — Он там, за потолком, — и я стал вжимать его голову в каменную плиту.