месте. Подошедший молоденький парнишка понравился Славке с первого взгляда. Он был совсем юным и удивительно красивым. Стройные ноги облегали фирменные джинсы, а ворот футболки позволял разглядеть соблазнительную шею. Лицо, на котором выделялись большие выразительные глаза, обрамляли длинные ухоженные волосы. Похоже, парень знал себе цену. Поздоровавшись, они закурили и уселись на лавочку в сквере. Славка был готов идти за ним куда угодно, но парень захотел сначала расспросить все о нем. Узнав, что он водитель троллейбуса, парень скривил губы, а когда Славка поведал, что живет с матерью в одной комнате в коммуналке, и вовсе скис. - Ну, и как ты видишь себе наши отношения? - скептически спросил он, - Я тоже пока живу с родителями... Парень сделал ударение на слове «пока». - Будем шмыркаться по лесочкам, или ловить миг удачи, когда нет дома твоей мамаши, светясь перед соседями? Это меня не устраивает. Я полагал, раз ты старше - у тебя уже что-то есть свое. Я шел на встречу, надеясь напроситься в гости. Наговорить и написать о себе может каждый, что угодно, а жилище человека сразу скажет, кто есть кто. А тебе, как выяснилось, даже и пригласить некуда... Парень встал. - Так что, не буду говорить до свидания, поскольку его не будет, а лучше сразу попрощаемся, - завершил он разговор, и не протягивая руки, направился к метро. Славка сидел, как оплеванный. Неожиданно он вспомнил известный фильм Женитьба Бальзаминова, и показался сам себе похожим на главного героя, когда тот увозил невесту, и которому, по его собственному признанию, казалось, что стоит только увезти, и все сразу появиться само собой... «А пошли они все! Так бы и писал в объяве - отдамся за проживание. Зачем морочить голову про чувства?» - со злобой подумал Славка, и раздосадованный, пошел в другую сторону. Писать больше никому не хотелось. Однако когда обида улеглась, он вернулся к своим намерениям. Разговоры об этих делах стали делом обыденным. Даже в группе, где учился, Славка услышал и о Достоевских банях, и о пляже в Дюнах, и о плешке. Особенно много говорили про Катин садик, и в ближайший же вечер, когда мать ушла в ночную смену, Славка направился туда. Он вошел в сквер, в центре которого был установлен памятник царице Екатерине. В шестом часу вечера тут было людно. Лился поток прохожих от Невского к Александринскому театру и обратно, на лавочках вокруг памятника и в аллеях сидели люди. Среди них были и молодые, и пожилые, и мужчины, и женщины, но ничто не говорило о том, что здесь происходит что-то особенное, о чем ходило по городу столько слухов. Славка не спеша прошелся по скверу из конца в конец и обратно, остановился недалеко от памятника и закурил, поглядывая вокруг. Он уже находился тут четверть часа, и за все это время, если и произошло что-то примечательное, так только то, что сидящий на крайней лавочке немолодой мужчина, вдруг встал, и отойдя лишь несколько шагов на газон, начал мочиться. Причем, завершая процесс, повернулся к сидящим и идущим людям. Но столкнуться с подобным, в принципе, можно где угодно. К тому же, по внешности и манерам, мужчина выглядел явно не вполне адекватным. Славка докурил, обошел вокруг памятника и свернул на боковую аллею. На лавочке справа сидел парень одних с ним лет, как показалось, внимательно смотревший на него. Славка тоже взглянул ему в лицо и невольно остановился: - Женька... Парень широко улыбнулся и приветственно поднял руку: - Хай! Да, это был он. Тот самый худенький забитый мальчик еврейской внешности. Единственный, кто проявил к Славке сочувствие после позорного избиения в девятом классе. Только сейчас о прежнем Женьке лишь отдаленно напоминали черты лица. Перед Славкой сидел широкоплечий, красивый, аккуратно подстриженный и со вкусом одетый юноша. Даже взгляд стал совсем другим - взглядом уверенного в себе человека. Они обменялись рукопожатиями, и Славка сел рядом. - А я давно за тобой наблюдаю, - сказал Женька, - Ждешь кого, или на промысел вышел? Славка почувствовал, что краснеет. - Да не стесняйся ты, - заметив это, усмехнулся Женька, - Место известное, многие через него прошли. Сам здесь когда-то снимался. - Я здесь первый раз, - буркнул Славка. - Похоже, вообще-то, - опять усмехнулся Женька, - Ты первый, а я последний. Славка вопросительно посмотрел на него. - Уезжаю, - пояснил тот, - Совсем. В Штаты. На Пэ Эм Же. Прощай, немытая Россия, как сказал поэт. - Ты серьезно? - Нет. Прикалываюсь, - Женька снисходительно взглянул на него, - Конечно, серьезно. Мама с Алексом давно уже там. Я с теткой жил. Трудности были с разрешением, даже, несмотря на то, что к матери еду. Не очень нас там хотят. И правильно делают, я считаю. Кому нужны выходцы из страны, которая ничего не дала человечеству за последнюю сотню лет, кроме криминала, проституции и гонки вооружений? - Так зачем же едешь? - недоверчиво спросил Славка. - Видишь ли, Мурашик, - назвал его Женька забытым уже школьным прозвищем, - Здесь мы с тобой нужны еще меньше. Как живой материал разве что, или, как халявная рабсила. Я не питаю никаких иллюзий. Я знаю, что мне придется с моим дипломом мыть машины. Но я хочу жить, как человек и среди людей. - Везде можно жить как человеку, - пожал плечами Славка. - Ой, Мурашик! Вот только ля-ля не надо, а? Ты попробуй лучше и убедишься. Даже не жить, а хотя бы быть самим собой. Вспомни, что с тобой тогда сделали только потому, что ты, как оказалось, чувствуешь не так, как все. - А там нет гомофобов? - Есть. И воры, и мошенники, и бандиты. Как везде: есть общество - есть отбросы. Но там бандитизм не является нормой жизни, доброта не почитается за слабость, грубость за силу, а подлость за умение жить. - И здесь ведь что-то меняется... - Мурашик, разуй глаза! - перебил его Женька, - Что меняется? Колбаса на прилавках появилась? Статью отменили? Клуб 69 открыли? Так и еще откроют! И продуктов и шмотья будет завались! Импортного. А пройдет лет пять, и дороги у вас будут забиты иномарками. Своего только ничего не было, нет и не будет. Эта страна уже давно превратилась в сырьевой придаток запада. Из нее только нефть качать можно. А что станет, когда качать будет нечего? И никто ничего здесь не изменит. Выбросило на гребне волны в перестроечное время нескольких узников совести во власть, и где они теперь? Кого купили, кого сломали, а кого убили? И так будет всегда. Потому что всем выгодно, чтобы эта страна была такой. Никакой другой народ не потерпит над собой такого произвола и беспредела, никто не будет кровью защищать своих же палачей и тиранов, пахать на них за нищенскую зарплату, живя, как самый паршивый скот. И это не большевики придумали. То, что они устроили, я уверен, стало возможным только здесь, потому, что рабский менталитет этого народа сложился исторически. Наверное, еще с Ивана Грозного или татаро-монгольского ига. Им нужен тиран. Им нужно, чтобы их гнобили! Все, кто хоть как-то пытался их освободить, сами же и страдали. Александр второй отменил крепостное право, и его убили. Столыпина убили. Павла первого, который впервые в истории России потребовал на свою коронацию делегацию от крестьян, как основного класса его страны, задушили подушкой. А из советских вождей кого больше всех клянут? Тех, кто хоть по-кретински, но пытался что-то изменить, при ком наступала хоть какая-то идеологическая оттепель. Хрущева и Горбачева. О ком вздыхают? О Сталине! Даже живой труп Андропов, несколько месяцев пробывший у власти, не поднимаясь с постели, им ближе. Почему? Водку сделал дешевую, а потом облавы устраивал на тех, кто за ней стоит. Вот, что этому народу надо. Дешевое пойло и плеть! Это страна потомственных рабов-мазохистов! Сейчас поносят Ельцина, а на него же и свалят все, когда его самого свалят. И опять у вас все будет, как было. Очередной вождь гэбист или солдафон, а на смену коммунизму придет национализм. Чтобы поднять эту страну, нужен, разве что, Пиночет. Да и тот не справится. Женька выпалил все это на одном дыхании и полез в карман за сигаретами. - Монтику твоему здесь хорошо. Такие, как он, Чик, Капелька и им подобные нигде больше жить не смогут. Это их страна. Она их сделала, и они оставят после себя таких же. Но ты-то все-таки не такой, Мурашик. В тебе какой-то интеллект сквозит, в отличие от твоей мамы. Извини, конечно, - добавил он, закурив. - При чем тут мама? - мрачно спросил Славка. - Так благодаря ей тогда эта история стала всей школе известна. Ты в больнице лежал, не знаешь. Она же пришла к директору и скандал устроила. Нас в классе после уроков заперли и допрос учинили. Все сначала молчали, твердили: он знает, за что. А как посидели голодные час взаперти, да как начали всех по одному в директорский кабинет тащить, колоть - все рассказали. Твоя мать, небось, и не рада была, что узнала. Сам видел, как врачиха туда с пилюлями побежала. Славка помрачнел еще больше. - А ты - тоже, - скептически усмехнулся Женька, - Нашел тогда, кому открыться... Монтику! - Да не так все это было, - сказал Славка, поморщившись, - случайно все вышло. - Да ладно, случайно. Здесь ты тоже случайно? - А ты? - вопросом на вопрос ответил Славка. - Бойфренд у меня сентиментальный, - с мягкой иронией сказал Женька, - Говорит, хочу тебя увидеть в последний раз на том месте, где встретил. - А ты с ним здесь познако