мился? Как? Женька улыбнулся: - Как, как? Ты как вчера родился, Мурашик. Вон глянь... Он взглядом указал на прогуливающегося по другую сторону памятника парня их лет. - Всем известная особа по кличке Мишалина. Выросла здесь. Парень прохаживался танцующей походкой, чуть покачивая бедрами. Джинсы у него были слегка приспущены, из-под пояса виднелись ярко голубые плавки, а низ футболки он затянул на груди, обнажив плоский живот. Парень смотрел на проходящих мимо мужчин, к одному из них даже шагнул навстречу, но тот шарахнулся в сторону, что вызвало довольно громкий ехидный смех у прислонившихся к фонарю других двоих парней. Приглядевшись теперь к происходящему вокруг, Славка и впрямь заметил текущую здесь, незаметно для непосвященных, жизнь. Вот медленно бредущий молодой мужчина приостановился возле одной из лавочек, пересекся взглядом с сидящим парнем, после чего тот встал и пошел следом. - Есть контакт, - заметил, глядя на них, Женька. У выхода из сквера мужчина остановился, подождал парня, они перебросились несколькими словами, после чего пошли по Невскому уже рядом. - Понял? - спросил Женька, - Вот так и я стоял здесь три года назад поздней осенью вечером. Холод, ветер, слякоть, и никого. Думал уже уходить, вдруг мужик подходит. Говорит, с тобой хочет познакомиться мой друг. Подводит меня туда, - он указал взглядом на боковую аллею, - а друг его посмотрел на меня так... Я не знаю, как, но на меня ТАК раньше никто не смотрел. Говорит, малыш, хочешь провести вечер в обществе двоих мужчин? Посидеть в кафе или баре? Только потом никуда не поедем, и ты ничего не заработаешь. Я подумал - вечер пропал, все равно уже никто не снимет. Как тот петух в анекдоте - не трахну, так согреюсь. Ну, посидели в кафе, потом оно закрылось. Перешли в другое, там сидели уже до утра. Который ко мне подходил, скоро свалил - говорит, вам и без меня хорошо. А тот все угощал меня, рассказывал что-то и уговаривал не заниматься ЭТИМ. Он и не лез ко мне. Я сам его совратил, можно сказать. Отсосал у него прямо на асфальте в каком-то дворе. А он потом шел и сокрушался, зачем мы это сделали? Мне еще пришлось тачку оплатить, чтобы его довезли до гостиницы. Он на угощение все имеющиеся при себе деньги потратил, как выяснилось... - Он не питерский? - перебил Славка. - Москвич. Адрес и телефон мне свой оставил. Только я выбросил. Зачем, думаю? Может, он всем мальчикам одно и то же мелит? А он потом разыскал меня, спустя полгода. На этом же самом месте. Специально отпуск взял, из Москвы приехал, ходил сюда, как на работу. С тех пор мы вместе. И поверишь ли, Мурашик, мне никто, кроме него, не стал нужен. Все отпало само собой. Мы любим друг друга. Не знаю, способен ли ты это понять... Женька замолчал и опять достал сигареты. - Ты говоришь, он москвич, - заговорил Славка, когда они закурили, - Так как же вы жили все это время? Он там - ты здесь. - Да очень просто! Неужели для того, чтобы любить друг друга, нужно непременно жрать из одной миски? Да, мы виделись в месяц раз, а то и в два. Но каждая встреча была праздником. По телефону общались каждый день, и я чувствовал, я знал, что нужен ему. Я знал - случись что со мной, и он примчится. - Ты говоришь, он мужик? Сколько ему лет? - Полтинник почти. Ну, и что? - Да так, - пожал плечами Славка, - Кому что нравится, конечно, но все-таки... - А ты никогда не задумывался, почему нас не любят? - перебил его Женька, - Я не говорю о хамье тупорылом или гомофобах - с ними все ясно. Но нас не любят нормальные, даже интеллигентные люди. Да потому, что мы ведем себя, как самые настоящие пидовки. По другому не скажешь. Тусуемся с себе подобными, все разговоры и дела - по теме. Ну и чем ты, в таком случае, лучше тупого мужлана, который приходит на дискотеку потереться о какую-нибудь такую же скотоподобную маруху, и тут же отдрюкать ее в кустах? Он не гей, а ты гей? А какая разница? Да обоим вам надо одно и то же, только по-разному, но любить вы не способны или не стремитесь. Ты знаешь хоть одну пару голубых ребят, которые не только трахаются, а действительно любят друг друга? А я его люблю! Люблю его сильные руки, его мужественную грудь, каждую его клеточку. И по жизни я чувствую себя уверенней оттого, что рядом сильный, мудрый, опытный мужчина, который научит, утешит, и поддержит, если надо. Был бы ровесник - такого бы не было. У натуралов проще - образовывается семья, рождаются дети. Они растят их, и сами взрослеют рядом с ними. Мы этого лишены. Поэтому, мне кажется, что любимый мужчина всегда должен быть старше. Или ты старше, но обязательно кто-то либо старше, либо мудрее. Чтоб кто-то кого-то поднимал до своего уровня. В древней Греции такие отношения между мужчинами и мальчиками считались нормой. Но эти мужчины не только трахали этих мальчиков. Они их воспитывали, учили, любили их, а не использовали, как кусок мяса. - Ну, а как же теперь? Ты уезжаешь, а он остается? Впервые за все время их беседы Женька погрустнел. - Я готов был остаться тут ради него, но он сам уговорил меня лететь. Он искренне желает мне добра, и действительно меня любит, раз готов пойти на жертву ради меня. Любовь, Мурашик, - глубокомысленно завершил Женька, - это не когда к себе, это когда от себя. - А твоя мать знает, что ты такой? - Да, - твердо ответил Женька, - И я не только люблю ее, как сын, я ее уважаю. И маму, и тетку, ее сестру. Они вдвоем вырастили нас с братом без отца, у которого хватило подлости только сделать нас в эту помойку. Мама с теткой спасли нас. Я с раннего детства знал, что не буду здесь жить. Мама мне говорила открытым текстом, что эта страна варваров и хамов, а мы будем жить среди совсем других людей, надо только потерпеть. И главное, об этом никто не должен знать. Если кто-то проговорится хотя бы раз, мы останемся тут навсегда. Вот такую игру придумала. И мне было легче. Я знал, что это все не мое. Я знал, ради чего терплю. Меня же тоже избили в шестом классе, ты помнишь? Славка неопределенно пожал плечами: - За что? - За мой еврейский нос! За то, что я отдавал свои завтраки Монтику и его шобле. Заметь, они не отбирали их у меня, я сам отдавал, Мне не завтраков, мне их было жалко, что они всегда голодные. А они потом пинали меня ногами и приговаривали: «Жри, жиденок». Так мама даже в школу не пошла, когда я рассказал ей об этом. Она только прочла мне в слух Кровавую шутку Шолом Алейхейма и сказала, чтобы я сам решил, как поступить. И так было всегда. Я терпел. А насчет этого... Она очень огорчилась, когда я ей признался, но сказала, что я ее сын и всегда им останусь. Предостерегла только от беспорядочных связей. А когда один раз неожиданно пришла домой, а у меня был Руслан - даже не постучалась в комнату, сидела на кухне. А когда мы оделись и вышли, предложила всем вместе попить чаю. Была с ним приветлива, как со всеми гостями. У меня золотая мама! - Так вы что, с Русланом больше не увидитесь? - То, что не станем любить друг друга меньше - я уверен, а увидимся теперь, скорее всего, не скоро, - грустно ответил Женька, - От России до Америки значительно дальше, чем от Питера до Москвы. Но придет время, и он прилетит. Мы зарегистрируем наши отношения и будем вместе всю жизнь. Я сделаю все возможное для этого! - А он сам-то хочет? - Как он может не хотеть? И потом, он честный человек, а в России честно можно только сдохнуть. Просто сейчас не может. По личным обстоятельствам. - Женат? - Нет, он тоже гей. У него мать к постели прикована, он ухаживает за ней... Неожиданно взгляд Женьки остановился в одной точке. Он улыбнулся и приветственно поднял руку. У входа на боковую аллею стоял подтянутый моложавый мужчина и тоже улыбался ему. И потому, КАК они улыбались друг другу, Славка почувствовал, что все, что рассказывал ему Женька - правда. По другому быть не могло - ТАК могли улыбаться друг другу только любящие люди. - Ну, прощай, Мурашик, - протянул ему руку Женька, вставая, - Так выходит, что мы с тобой больше не встретимся. Желаю тебе найти свое счастье. И пожимая Славкину ладонь, добавил доверительно: - Мой тебе искренний совет - вали отсюда. Ты сумеешь жить в цивилизованном обществе. Я тебе говорю. Славка видел, как они обнялись и коротко поцеловались, как пошли рядом о чем-то болтая, как человек распахнул дверцы припаркованного у боковой ограды Лексуса, они сели, и машина, сорвавшись с места, замигала поворотником у перекрестка на Невском. Он сидел, как оглушенный, оказавшись невольным свидетелем какой-то совсем другой жизни, где другие понятия, другие оценки, другие приоритеты - все другое. И это, не смотря на то, что эти люди здесь, рядом. И открыл ему эту жизнь бывший одноклассник. Тот, с кем он проучился бок о бок девять лет, видел каждый день, общался с ним и не знал, чем тот жил на самом деле. И сейчас серебристый Лексус умчал его в совершенно другую реальную жизнь, так не похожую на ту, которой жил Славка. Нельзя сказать, чтобы он был наивным, но услышав такое от своего же одноклассника со всей прямотой и беспощадностью, был подавлен. И главное, вспоминая разговор, ловил себя на том, что и ему приходили в голову подобные мысли. Пусть не столь категоричные, но приходили. И ему было неуютно от постоянной лжи и лицемерия. И его возмущало стремление каждого использовать хоть мизерную, хоть ничтожную власть, чтобы не помочь человеку, а унизить, подчинить себе, даже поиздеваться. И ему была