напоминавшего Гнатюка? Николай был в шоке. Он не мог даже поверить, что этот человек одного с ним возраста. Тот, тем не менее, оправился от неожиданности. - Привет, - заговорил он подрагивающими губами, - Слушай, выручи мелочишкой, не хватает. - Ты хоть помнишь меня? - Ну. Ты из овощного на Лиговке. - Из какого овощного? Я Николай. Мы через Лиду с тобой познакомились, ты приезжал ко мне на Веселый поселок. Саша взял его под локоть, увлекая в сторону от алкаша. - Слушай, минет за червонец хочешь? Отсосу с проглотом... Было видно, что он ничего не помнит, да и не пытается вспомнить. Очевидно, просто напоминание о том, что он к кому-то приезжал, было связано с определенными ассоциациями. - ... Или по полной. Только с гандоном. Хочешь, пошли прям сейчас. Вон, в лесок, или в парадном... - продолжал торопливо бормотать тот, вцепившись в локоть. Николай молча отстранил его и пошел по направлению проспекта Наставников. Разговаривать больше было не о чем. И это был Саша. Его Саша, с которым всего лет пять назад состоялась его первая вожделенная ночь. Николай был в шоке. И сейчас, сидя в кресле и вспоминая свою жизнь, он впадал в еще большее уныние: «До каких же пор это будет продолжаться? Ну, неужели же нельзя найти того, кого полюбил бы по-настоящему?» Все, кого он знал из тех, что образовывали на какое-то время пары, даже жили вместе, спустя какое-то время расставались, и все начиналось сначала. «Я выхожу замуж...» - каждый раз возвещал по телефону один из приятелей, молоденький смазливый мальчик по имени Виталик, одержимый мыслью найти богатого мужчину, который всю жизнь будет носить его на руках. Далее следовал рассказ о выдающихся возможностях того и океане чувств, который они испытывают друг к другу. Но, выслушивая восторженный лепет мальчика, Николай знал, что максимум через месяц, последует другой звонок со слезами в голосе и еще одной и той же постоянной фразой: «Мне плохо...» Так же было и у других. Николай задавал себе вопрос - что дальше? Ведь ему уже давно за тридцать. Пройдет еще пять, десять лет и надеяться вообще станет не на что. Разве что, на слюнявые утехи с каким-нибудь дряхлеющим «ветераном голубого движения» или коммерческое использование напрокат тощей задницы малолетней пидовки. И это будет все, к чему он пришел? Николай вдруг со всей остротой осознал, что если он не оставит своего круга общения, то в его жизни ничего не изменится, а никакого другого у него нет. И все-таки надо оставлять. Окончательно и бесповоротно. Не может быть, чтобы не нашлось выхода. Выход нашелся. Хотя, если бы года три назад Николаю кто-нибудь сказал, что так изменится его жизнь, он бы не поверил, а если бы в ранней молодости кто предрек такое будущее, то, пожалуй, воспринял бы как насмешку или даже издевательство... 2. Зима. Заснеженные берега речушки среднерусской полосы. Николай поднимается по откосу, таща два ведра почерпнутой из проруби воды. Руки стынут на ветру, устают ноги от крутого подъема. Он останавливается, преодолев откос, ставит на снег ведра и долго смотрит на зимний пейзаж. Он вошел уже в этот размеренный образ жизни. Сейчас он войдет в обезображенную руину, некогда бывшую православным храмом, заберется на пошатывающиеся под его ногами грубо сколоченные из необструганных досок леса и продолжит побелку потолка. Штукатурка просохла еще на прошлой неделе, он постоянно топит помещение единственной, сложенной осенью полупьяным печником, печкой. Это первое, что они сделали с отцом Ильей, когда он приехал сюда на постоянное жительство, сдав ленинградскую квартиру... Зимний день короток и Николай спешит до темна закончить намеченный с утра угол. Света в храме еще нет, а в деревне нет ни газа, ни водопровода. Протарахтел за окнами автобус из Новгорода - значит, сумерки наступят через час. В жизни ему никогда не приходилось заниматься строительными работами, и делает он все без должной сноровки, больше известки выливая на себя, а руки уже давно покрылись незаживающими язвами. Однако постепенно отгороженный придел преображается, и отец Илья сказал, что как только он закончит побелку над алтарем, можно будет отслужить молебен. А там недалеко уже и до первой литургии. Работы предстоит непочатый край. Южный придел завален строительным хламом, а окна забиты досками. В центральном - еще не настелен пол и стоят списанные откуда-то бетономешалка и циркулярка, на которой в перерывах между запоями пилит лаги для пола приходящий заработать на стакан самогона неразговорчивый Василий, мужичонка из местных. Заглядывали первое время и еще некоторые, предлагали помощь. Но платить у отца Ильи нечем, а во Славу Божию трудиться нашлось желание только у Николая, да еще нескольких, вроде Василия, которых нигде не возьмут на работу, а здесь хотя бы накормят. Кормит их тоже Николай, готовя немудреный обед из того, что пожертвовали немногочисленные прихожане, да сам нашел в подполе дома, хозяева которого живут в райцентре, и пустили его пожить, чтобы дом не был разграблен. Все другие, где никто не живет, уже постигла такая участь. Тащат все, что попадется под руку, что можно хоть как-то продать или сдать в металлолом. Ничего ценного уже давно ни у кого не осталось. Работать негде. Функционировавшие когда-то хозяйства заброшены, кругом царит запустение и разруха. Кто-то ездит на работу в райцентр или в тот же Новгород на вахтовый метод, поскольку, если ездить каждый день, то придется проездить всю зарплату. Вокруг некогда большого, а теперь почти опустевшего села, работают лишь две пилорамы, истребляя последнее, что осталось - лес. Но там свои люди. И молодым, кто не уехал, дорога одна: если пацан - к бандитам, а девчонка - не трассу. Эти промыслы здесь процветают. Больше половины местных с судимостью. А то и не с одной. Подбор статей не поражает разнообразием - драка, кража, разбой, грабеж, убийство. Последнее тоже стало обыденностью. Что привело сюда Николая, для большинства остается загадкой. Да и сам он не предполагал, что его судьба может сложиться так... После того, как им овладело стремление изменить свою жизнь, он часто стал задумываться о вечных истинах. Подсознательно Николай чувствовал, что спасти его может только что-то настоящее, исходящее из самой природы человека. Он был уверен, что все, построенное на системе правил и условностей, недолговечно. Да и аутотренинг был пройденным этапом. Может быть, надо просто что-то понять, разобраться в себе самом? Он вспоминал, как отказался от диссертации, как еще несколько раз совершал нетипичные поступки, когда внутренне согласие с самим собой было ему дороже, чем оценка и мнение окружающих. Да, прагматичные люди достигали большего, но были ли они счастливы при этом? Зная жизнь многих из них, Николай не мог утвердительно ответить на этот вопрос. А что такое - счастье? Может, это действительно химера, придуманная слабаками в свое оправдание? Ну, а зачем тогда люди идут на подлости, интриги, даже убийства ради достижения своих целей? Не из желания быть счастливыми? Однажды возле метро Василеостровская какая-то женщина сунула ему в руки большую черную книгу. Она раздавала ее всем прохожим, доставая из ящика, стоящего у ног. Это была Библия. Причем, на понятном русском языке, а не та том ритуальном, что слышал Николай, иногда по праздникам заходя в церковь. Тогда многие стали заглядывать туда, интересуясь, как чем-то для себя новым, чем можно стало интересоваться. Но любой поверхностный интерес быстро проходит. И его случай не составил исключения. Но теперь он все-таки решил поинтересоваться всерьез, и открыл книгу. Про сотворение мира было интересно. Николай и сам понимал, что без высшего разума мир не был бы таким совершенным, миф про обезьяну его не устраивал, но дальше пошли «дебри» и ему наскучило. Однако, а где же здесь про Христа? «Услышим Святаго Евангелия...» - вспомнился ему церковный возглас, предшествующий чтению фрагмента из большой книги, торжественно выносимой из алтаря. Он нашел Евангелие и начал читать. Он старался читать внимательно, однако однозначного впечатления не создалось. Притчи, иносказательность - напоминало какую-то сказку. Многие места показались противоречащими друг другу. Тем не менее, отдельные моменты запали в душу. Николаю показалось, что впервые в жизни он прочитал то, что было у него в сознании, к чему он стремился, но не мог высказать. Он стал перечитывать эти места, отталкиваясь от своих чувств, своих желаний жить по совести, и удивлялся, как и другое, непонятное ранее, стало тоже находить объяснение. Постепенно у него возникла потребность обращаться к Богу. Он купил молитвослов. Здесь повторилась та же история. Тексты показались многословными и непонятными. К тому же, мешал язык, на котором они были написаны. Помогла опять та же книга, изданная за рубежом. В конце там было изложение некоторых молитв в переводе на доступный язык. Теперь, читая молитвенное правило, Николай понимал, о чем молится, и чувствовал, что составлены эти тексты людьми, стяжавшими глубокое молитвенное состояние, передававшееся через них и ему. Он учился выражать этими словами свои чувства, как учится маленький ребенок выражать чувства словами, услышанными от взрослых. Затем был проч