Нетерпимость часть вторая Николай (окончание)
9. В тот день Николай проснулся рано. Он открыл глаза и заметил, что в комнате светлее обычного. Николай поднялся с постели, подошел к окну, посмотрел наружу и все понял. Пожухлую траву и асфальт покрывала ровная пелена выпавшего снега. Снег продолжал идти, падая крупными хлопьями. «Вот оно что... - подумал Николай, - Вот и до зимы дожили...» Он поежился. Николай не любил этого времени года. Как ни привык он не впадать в уныние, но наступавшая пора невольно подвергала искушению. Темные дни, холод, промозглость... Николай ловил себя на мысли, что с удовольствием впадал бы в спячку до теплых времен, если бы не жаль было бесцельно упущенных дней такой короткой человеческой жизни. Однако сейчас картина за окном очаровала его. Он вспомнил, что в раннем детстве любил именно зиму. Снег прикрывал мусор и грязь на улицах, и казалось, что так же чисто и бело на всем белом свете. Тогда ему не приходилось толкаться по магазинам, ездить в переполненном транспорте, замерзая в ожидании на остановках, спотыкаться, идя в толпе по наледи на тротуарах, покупать зимние вещи. Для него зима была: лыжи, санки, каток, новогодняя елка и длинные зимние каникулы. Как приятно было прибежать раскрасневшемуся с морозца в теплый дом, сбросить тяжелую одежду, бултыхнуться в ванну, напиться горячего чаю. Потом, когда стало нужно ходить на работу, уходя и возвращаясь затемно, а на лыжи и каток перестало хватать времени, любовь к зиме заметно поостыла. А как поездил по теплым странам, и появилась возможность кое-что сравнить, вовсе стал Николай теплолюбивым человеком. А особенности ленинградского климата стали, пожалуй, самой большой для него неприятностью в жизни. Не зря же говорят - все познается в сравнении. Но сейчас, завороженный красотой первой в этом году зимней ночи, он вдруг ощутил такое желание оказаться там, за окном, причем именно сейчас, когда еще улицы пустынны, что, помолившись, начал собираться в храм. Улица встретила его влажной прохладой и безветрием. Снежинки кружились в воздухе, и хотелось, как в детстве, ловить их налету губами. Николай вспомнил, как когда-то давно, лет в шесть, наверное, он впервые увидел снег... Конечно, он видел его и раньше, но в тот вечер действительно УВИДЕЛ. Это бывает у каждого. У кого-то это был зимний лес, у кого-то заснеженные горы. Пусть у него это был Каменноостровский проспект, называвшийся тогда Кировским, вереница снегочистелок и купающиеся под летящими из под их металлических метелок струями снега двое маленьких сорванцов - Колька и Димка. А потом дорога домой под порхающими в воздухе снежинками. Как сейчас... Николай вдруг ощутил горячее желание исповедоваться, придя в храм. Вокруг было все так чисто, что невольно хотелось очистить душу. Он пришел очень рано и двери были на замке. Николай позвонил и довольно долго ждал, пока пожилая сторожиха Елена откроет. - Принесло тебя такую рань, - проворчала она заспанным голосом. - Елена, с зимой тебя, - улыбнулся в ответ Николай, - Посмотри, какая красота вокруг. Старуха выглянула в дверь. - Вот те на, - протянула она, - То-то всю ночь спину ломило. - Ладно, не ворчи, - сказал Николай, заходя в храм, - Иди, досыпай, если хочешь, я пригляжу. - Доспишь тут. Олег отпросился на два дня. Хоть сказал бы кто. А теперь двое суток дежурить. Завтра Витька придет за него, а сегодня придется мне. - Значит, с тобой весь день будем, - Николай приобнял ее, - а ты не рада! - Да ну тебя, Коль, - улыбнулась та, - Чайник поставить? - Одна попьешь, я причащаюсь. Решение пришло спонтанно, но Николай решил, что успеет подготовиться - до службы еще было два часа. Он разделся, вошел в алтарь, сотворил поклоны перед престолом, привычно посмотрел чтения, заложил Апостол, зажег семисвечник и лампады на солее, приготовил жертвенник, и встав лицом к горнему месту, стал читать каноны. Состояние духа, возникшее, когда он выглянул в окно и увидел первый снег, не покидало его. В храме стояла тишина, нарушаемая лишь шаркающими шагами Елены, да слабым шумом от проезжающих машин с улицы. Николай молился, а его душу наполнял сладостный покой и утешение. «Что, какие светские радости и удовольствия могут заменить это состояние духа? - подумал он, - Как ты милостив ко мне, Господи». Скоро в алтаре появился отец Валентин. Николай прервался после очередной молитвы и подошел за благословением: - Поисповедуешь меня, отче? - Конечно, - улыбнулся тот. К исповеди Николай не готовился, но это не смущало его. «А надо ли вообще превращать это в ритуал? - неожиданно подумалось ему, - Разве Господь не видит, какие мы есть?» К жертвеннику подошел отец Валентин, положил на край крест и Евангелие, и прочтя молитву, склонил голову, приготовившись слушать. Николай не перечислял грехи, как всегда, а просто рассказывал... Об унынии, навеянном жизненными обстоятельствами, о своем неумении противостоять обидам, о невнимании к ближнему, о том, сколько времени растратил впустую. Он говорил и говорил, никого не обвиняя, ничего не обобщая и не стремясь оправдать себя. Он просто говорил о том, без чего бы его жизнь не была омраченной, что в его собственных силах было не делать. Отец Валентин бросил на Николая внимательный взгляд. В том, что исповедь была искренней, он не сомневался, но она была непохожей. Это был именно голос совести, и он остро почувствовал это. Ему приходилось несколько раз принимать у Николая исповеди, хотя тот предпочитал причащаться не в своем храме. У них был когда-то разговор об этом. «Отче, ты живой человек, мы бок о бок с тобой каждый день, зачем мне тебя искушать? Я очень грешный, - с улыбкой сказал тогда Николай и добавил серьезно, - Мы же Господу исповедуемся, а не священнику. Пусть это будет другой, который меня не знает. И мне будет легче и ему. К тому же, когда участвуешь в службе, нет возможности сосредоточиться на молитве, ты сам знаешь». Отец Валентин сам часто думал об этом и вспоминал слова Иоанна Кронштадтского, что у священника практически нет шансов на спасение. Он накрыл голову Николая епитрахилью и прочитал разрешительную молитву. - Экспромтом решил? - спросил он, благословив Николая. - Да. По наитию, - улыбнулся тот. - Будешь причащаться? - Благословляешь? Хотелось бы. - Да, конечно, - улыбнулся в ответ священник, - Взгляни, много там исповедников? Николай выглянул из алтаря. - Двенадцать человек, если еще не набегут. Я тринадцатый. Мое любимое число. - Серьезно? - опять улыбнувшись, спросил отец Валентин, - Почему? - Не знаю, - пожал плечами Николай, - Наверное, в пику суевериям. Он разогрел кадило, постоял у жертвенника, прихватив его рукавом стихаря, чтобы не обжигало руку, пока отец Валентин покрывал дары, и приняв после каждения, спросил: - Начнем, помолясь? - Да, иди, читай, - ответил тот, беря в руки крест и Евангелие, - Пойду выслушивать блудные страсти. Николай сотворил поклон на горнем месте, вышел на солею, подождал, пока отец Валентин прочтет молитвы к исповеди, и после возгласа начал читать. За много лет служения, тексты он знал на память. Поглядывая в часослов, чтобы ненароком не сбиться, Н