Троица злоумышленников подошла к объекту «набега» со стороны кладбища, противоположной от парка. Сквозь широкие щели задней калитки, Тане показали знаменитую грядку элитной клубники, до которой насчитывалось шагов семь-восемь. Просунув руку, Василий легко справился со щеколдой:
– Витёк, ты стой тут, а как только тётя Шура появится поблизости – предупреди.
– Не-а, тут место открытое, спрятаться негде, я лучше со стороны лагеря зайду и сяду в сиреневый куст, а оттуда шумну.
– Во балбес! Я с той стороны зайду и создам вид, что лезу за цветами. Когда она побежит меня ловить, я рвану через дорогу к кустам. Там, за столовой три штакетины держатся только на верхних гвоздях. Стоит лишь нырнуть в ивняк, и я в парке.
Упрямый Балон, сопя, решительно заявил, доставая из ноздри козявку:
– Я с тобой пойду, а из сирени крикну в случае чего.
Василий досадливо махнул рукой на упёртое балбесие приятеля.
Операция протекала гладко. На весь парк и прилегающие улицы мощно и невнятно о чём-то вещали колокольчики пионерлагерных громкоговорителей, заглушая грай длинноклювых пернатых. Организатор шурудил палкой по цветнику перед окнами, сам оставаясь невидимым. Минут пять-шесть он причинял бессмысленный ущерб декоративным растениям, пока не спохватилась хозяйка.
Таня, спокойно и почти не заботясь о собственной безопасности собирала спелые ягоды в газетный кулёк, увлекаясь всё больше и больше.
Тётя Шура, надела рукавицу, сорвала крапиву в малиннике за домом и помчалась наказывать злодея. Васёк этого ещё не видел. Собственно говоря, ему ничего не грозило, но подгадил суетливый Балон. Он вдруг заорал из сиреневых зарослей:
– Ва-а, – осёкся тут же, поняв свою оплошность, исправился, как он думал – Володька! Атас! беги!
Изменив имя, он решил сбить тётю Шуру с толка. Однако, услышав его голос, полноватая, но подвижная женщина бросилась к сирени с криком:
– Попался негодник!
Василий давно уже пронырнул на территорию парка. Витька же заорал по дурному:
– Танька, беги скорее!
Та оглянулась, никого не высмотрела и продолжила шкодливое занятие. А дальше клубника казалась всё сочнее и краснее.
Тётя Шура узнала Витьку по голосу, встрепенулась, оглянулась и поняла коварный замысел. Она шустро промчалась по огороду и с криком: «Ах ты воровка!» бросилась на онемевшую девицу. Таня взвизгнула, вскакивая с грядки и, споткнувшись устремилась к калитке, на которую налетела всем телом и принялась отчаянно её толкать. Отведав 4 хлёстких удара крапивы, юная москвичка сообразила, что калитку следует тянуть на себя. Помятый кулёк, в красных клубничных разводах остался лежать у забора. Половина ягод выкатились на землю…
Как только участники бесславного похода собрались на известной скамейке, сразу началось «вече» с участием не только троицы героев, но и назидательной Людмилы. Страсти закипели, Балон получил полную обструкцию и подзатыльник в придачу.
Таня, почёсывая крапивные ожоги, не сдерживая чувств выпалила:
– Всех ты предал! Ты не Балон, а коротконогая камера без покрышки!
Покрасневший от бега, стыда и досады Витька, сердито ответил:
– А ты – девча – каланча.
И только было влезла Людмила со своим морализаторством, от которого за версту веяло фальшью, как из-за поворота с Парковой улицы на Перспективную показалась тётя Шура, спешащая совершить расправу.
Молодёжь дружно бросилась в малинник Васьки Лохмача и лишь виновник позора скрылся в своём доме, где и был застигнут негодующей пострадавшей. Разумеется, он сдал всех, даже свою одноклассницу Люду Королёву, которая имела крайне далёкое отношение к делу…
Три долгих дня гонимый и презираемый Балон проторчал дома, изнывая от стыда и желания реабилитироваться. Он не являлся полным кретином, как может показаться на первый взгляд. В его противоречивой натуре умещались и достоинства, и недостатки приблизительно в равной пропорции. Учитель биологии и химии, добрейший Валентин Иванович говорил, что острота Витькиного ума, равна тупизне его глупости.
На четвёртый вечер страдалец был прощён и принят в лоно коллектива. Двадцать пять метров от калитки до вожделенной скамьи, Балон преодолел вприпрыжку, хотя имел желание приблизится уверенной и ровной поступью. Негромкий, но пронзительный звук доильных аппаратов разносился по окрестностям. Тётя Аня, сидя возле двери дома, со стороны улицы, перебирала струны гитары, подпевая прокуренным голосом.
Таня, с насмешливым интересом взглянула на подельника-неудачника:
– Вить, ты меня каланчей обозвал. Ладно, я не обижаюсь. А вот Люду ты как бы назвал.
Тот, ни секунды не раздумывая, выдал: