— Я снимаю у него комнату.
Она не стала уточнять, что у Сёмы всего одна комната.
— А почему не жить с Димой? У него вон какая квартира! — продолжила Ивона, натирая водочные рюмки. Алла совсем не винила ее в такого рода вопросах, она научилась понимать, что время жизни и год рождения накладывали слишком большой отпечаток на мировоззрение людей.
— Ты наверно не знаешь, — сказала Алла. — Он лежал в больнице. Три недели где-то.
— А сейчас?..
— Он не вылечился, Ивон, — отрезала Алла и сделала большой глоток пива. В горле стало тепло. — Он умрет. И мы не вместе.
— О, — только и ответила она. — И эта вечеринка?..
— Прощальная, да, но никому не говори, — сказала Алла, сама не зная, почему рассказала эту тайну матери. Она так часто прокручивала эти слова в голове, что даже не хотелось плакать. — Хотя многие и так, я думаю, это видят.
На кухню зашел Анатолий, чтобы взять новую бутылку пива. Он выглядел неряшливо и уже выпившим.
— Девочки, вы в курсе, что у Димы сегодня день рождения?
Алла про себя добавила «но некоторые просто в упор не хотят замечать очевидного».
— И сколько ему исполняется? — спросила Ивона, и Алла заметила, что она пыталась скрыть эмоции в голосе. Люди вокруг говорили слишком много и громко, и это давило на голову. Алле в один момент сильно захотелось уйти в свою комнату, как в детстве, когда они праздновали новый год с гостями.
— Не знаю, он не сказал, — ответил Анатолий, открывая пиво о красивую мраморную столешницу. — Двадцать, наверно! Алла, ты не знаешь?
Алла сделала глоток еще больше, чем в прошлый раз.
— Двадцать один, — сказала она, а про себя добавила «Навсегда двадцать один» и усмехнулась собственной шутке.
Заиграла какая-то романтическая песня, и Анатолий быстро поцеловал Ивону, а после ушел обратно в зал. Алла была готова напиться и найти Фаддея. Совершенно незаметно они с Ивоной ушли в отдаленную комнату, где было меньше всего людей. Алла хотела серьезно поговорить с ней о работе, жизни и отношениях, потому что подсознательно понимала — времени оставалось катастрофически мало.
— Знаешь, Алла, мне никто, кроме тебя не говорил, что нужно строить карьеру, — сказала ей Ивона. — Так, деньги заработать на первое время, а вот муж появится — зачем работать?
— Мне это тоже никто не говорил, — ответила Алла. — Я сама поняла, что не хочу быть похожей на родителей. Не хочу, чтобы моим миром были четыре стены.
— А какие твои родители?
Алла заметила, что Ивона была абсолютно трезва, но решила уточнить этот момент как-то позже.
— Безнадежные люди, — сказала Алла, отделяя в голове образ Ивоны от образа своей матери. Она не могла винить ее за то, что еще не произошло. «И не произойдет. Я все исправлю. Вы будете счастливы». Алла отчаянно хотела верить, что ее слова хоть как-то влияли на будущее.
— Правда? Ты никогда не рассказывала о своей семье, — Ивона сидела напротив, в кресле-качалке, и ее лицо было плохо видно. Алла никогда не замечала, как ее голос за двадцать лет изменился, но именно сейчас это почему-то было больше всего слышно.
— Мой отец алкоголик, — выплюнула Алла, решив рассказать об этом хоть кому-нибудь. Даже Фаддею она не доверяла всех тайн и борозд души. — Он кричит на мою мать, когда, знаешь, напьется. Меня пару раз поколотил, когда я полезла разнимать.
Алла вспомнила, что тогда демонстративно щеголяла в футболках с коротким рукавом где-то две недели, пока синие следы пальцев на запястьях окончательно не сошли.
— Но, знаешь, он не обычный алкоголик, — продолжила Алла, для смелости глотнув еще пива. — Когда он хочет, то ведет себя нормально, не пьет, но как только все утихает — снова. Утром, когда готовила завтрак, я честно видела на столе рюмки со вчерашнего дня. Пару раз мать выливала все его пойло. Не помогло, конечно же.
— Знаешь, — вдруг сказала Ивона и в ее голосе почудился страх. Она качнулась вперед на кресле-качалке, уперлась ногами в пол, чтобы не вернуться назад, и резко оголила правый рукав. Там был хорошо знакомый Алле синяк от руки, когда хватали слишком сильно. — Он меня держал, как куклу, а я не могла вырваться из его захвата. Мне было так страшно, а утром я хотела уйти.
Алла почувствовала, как внутри нее что-то сжалось, а потом в одночасье стало просто огромным, что трудно было дышать. Она закрыла глаза, пару раз глубоко вздохнула, но желанного покоя не наступило. Дрожали руки, и она сцепила их в замок.
— И ты простила? — охрипло спросила Алла.
— Да, — легко ответила Ивона. — А у меня был выбор? Он извинялся, валялся у меня в ногах, и я простила.
Алла ничего не ответила. Она допила пиво в пару глотков и, потрепав Ивону по плечу, сказала, что ушла в туалет. Музыка отбивалась в висках церковным колоколом. Она хорошо помнила ощущение, когда били по лицу пощечиной, хватали за руки и локти, толкали и кричали, срывая голос. Она также не понаслышке знала, что слова «нет денег» не просто слова и их вправду нет. Алла стрельнула сигарету у кого-то из гостей. По дороге с балкона ее поймал Сёма.
— Что с тобой? Тебя кто-то обидел? — спросил он, привычным жестом положив руки ей на плечи. Сёма был совсем немного пьян и расстроен, и Алла в этот момент лучше всех в комнате понимала его чувства. Вспоминать безысходность она не любила, презирая каждый кусочек боли.
— Все дерьмово, — ответила она, не понимая, в какой момент начала дрожать всем телом. Сёма был ей роднее отца и брата, которого у нее никогда не было, и ей почему-то хотелось быть именно его дочерью. — Мой отец всегда был таким, а я и не догадывалась.
— Что он ей сделал? Ударил?
— На руках синяки, — через силу сказала Алла. Ком в горле чувствовался ей колючим ежом. Почему-то она хотела верить, что Сёма мог решить все проблемы.
Он на нее странно посмотрел, а потом резко отпустил плечи и ушел в противоположную сторону. Колокола все громче отбивались в висках. Она пошла вслед за ним и увидела, как Сёма грубо вырвал Анатолия из разговора и отвел в сторону. Алле почему-то хотелось слышать их разговор.
— Я увидел у Ивоны синяки на руках, — чуть ли не шепотом сказал Сёма, но все в комнате затихли. Был слышен любой шорох. — Ты слышишь меня? — он взял Анатолия за рукав и тряхнул. — Трезвей, давай!
— Что? — ошалело спросил он и постарался отшатнуться. Алле вдруг подумалось, что разговор был бессмысленным — она уже давно выучила, что за вечер люди не менялись. Даже если падали в ноги и извинялись за все возможные злодеяния. — Это только мое с ней дело!
— Когда я вижу синяки на чужих руках, это становится и моим делом тоже. А теперь слушай сюда. — Сёма рванул его на себя. — Если ты хоть пальцем тронешь эту девушку, хоть немного поднимешь голос…
— То что? — спросил Анатолий почти что трезвым голосом, и у Аллы появилась надежда, что драки не будет. — Она меня простила, — спокойно сказал он. — Не делай из Ивоны дуру, она сама может распоряжаться своей жизнью.
— Дело не в том, что простила или нет. Дело в том, что ты оставил синяки у нее на руках! — с жаром выкрикнул Сёма, и в комнате стало еще тише. Сама Алла поняла, что перестала дышать.
— Может ты перестанешь совать нос в чужую семью?
И Анатолий ушел в другую комнату. Алла дрожала и чувствовала, что заплачет. Она попробовала успокоиться: выпила стопку водки и стрельнула у кого-то сигарету. Покурила. Голова трещала, как конфета-шипучка. Такие конфеты Алла в детстве покупала в ларьке возле дома. Хорошее было время.
На диване в гостиной она заметила Фаддея. Он положил голову на перила и пытался не уснуть.
— Ты выглядишь уставшим, — сказала она, подсаживаясь к нему. У него горели щеки, хотя в комнате было прохладно.