— Но похоже, со временем дела пошли лучше, — Харри кивнул в сторону зеленых вершин. От жары у него по коже стекали струйки пота.
— У англичан — да. — Эндрю сплюнул с обрыва. Они проследили взглядом путь жирного плевка, пока тот не пропал из виду. — Ей посчастливилось, что к моменту падения она уже была мертва, — сказал он. — Пока тело падало, ударяясь о скалы, камнями из него вырывало куски.
— Сколько времени она была мертва, когда ее нашли?
Эндрю поморщился:
— Судмедэксперт установил, что 48 часов. Но он…
По его жесту Харри понял, что доктор любит выпить.
— К тому же ты не доверяешь круглым цифрам?
— Тело нашли в пятницу утром, поэтому можно предположить, что смерть наступила в ночь на среду.
— Свидетели есть?
— Как видишь, машины можно ставить там, внизу. Ночью это место не освещено и людей здесь практически не бывает. До сих пор свидетелей не объявилось, и не думаю, что они вообще появятся.
— И что же нам делать?
— Мы сделаем, как мне сказал шеф: пойдем в ресторан и будем тратить государственные деньги. Как-никак, ты сейчас самый высокий представитель норвежской полиции в радиусе двух тысяч километров. По меньшей мере.
Эндрю и Харри сели за столик, покрытый белой скатертью. Рыбный ресторан «Дойлз» находился на берегу Уотсонс-Бэй, от моря его отделяла лишь узкая полоска пляжа.
— Ну, как тебе? — поинтересовался Эндрю.
— Как в глянцевом журнале.
Перед ними на пляже мальчик и девочка возводили песчаный замок. За ними расстилалось лазурное море, вдали высились величественные зеленые горы и небоскребы Сиднея.
Харри заказал эскалопы и тасманийскую форель, Эндрю — австралийскую камбалу, о которой Харри никогда раньше не слышал, и бутылку шардоне, «конечно, не подходящего для подобного случая, зато белого по цвету, приятного по вкусу и приемлемого по цене». Он очень удивился, когда Харри заявил, что не пьет.
— Ты что, квакер? — спросил он.
— Ну что ты! — отверг его предположение Харри.
Ресторан «Дойлз», пример старого семейного бизнеса, по словам Эндрю, считался одним из лучших в Сиднее. Сейчас посетителей в ресторане было много, чем Харри попытался объяснить то, что их долго не обслуживают.
— Здешние официанты похожи на планету Плутон, — нервно заметил Эндрю. — Двигаются по периферии, появляются раз в двадцать лет и абсолютно не заметны невооруженным глазом.
Харри не смог выдавить из себя ни капли желчи в ответ и просто откинулся на спинку стула.
— По крайней мере, здесь вкусно кормят, — признал он. — Ты поэтому так вырядился?
— И да, и нет. Как видишь, посетители здесь не при параде. Но я зарекся приходить в подобные места в футболке и джинсах. Костюм — хоть какая-то компенсация.
— В смысле?
Эндрю посмотрел на напарника.
— У аборигенов не такой уж высокий статус, как ты и сам заметил. Уже первые прибывшие сюда англичане писали, что местное население падко на спиртное, — сказал он.
Харри с интересом слушал.
— Считалось, что это у нас в крови. «Они только и могут, что дуть в длинные деревянные трубки, которые называют диджериду, производя адский шум», — писал один из них. Здесь хвалятся, что в Австралии удалось интегрировать несколько культур и создать благоустроенное общество. Но для кого оно благоустроенное? Вся беда или вся прелесть — с какой стороны посмотреть — в том, что местное население уже в расчет не принимают.
Аборигены практически не участвуют в общественной жизни Австралии, кроме разве что политических вопросов, непосредственно затрагивающих интересы коренного населения и его культуры. Австралийцы охотно украшают свои дома произведениями туземного искусства. А самих туземцев чаще всего можно встретить в списках неимущих, самоубийц и заключенных. В Австралии у чернокожего в 26 раз больше шансов оказаться в тюрьме, чем у белого. Подумай над этим, Харри Хоули.