— Ты встречалась со своим мужем…потом? — решил перевести разговор парень.
— Потом?.. — нахмурилась она, не сразу поняв. Но тут же сообразила, что имел в виду собеседник. — Нет. Зачем было его тревожить?.. Констану и без того досталось. Он безумно переживал…узнай он, что я «не упокоилась», кто знает, что могло бы произойти?.. Я бы не хотела, чтобы между нами началась война: либо я, либо он…а он постарался бы из любви дать мне «покой». В его понимании он спасал бы меня… Муж и так отчаянно противился подобным слухам: будучи юной и неопытной, я не могла первое время не оставлять следов, поэтому крестьяне довольно скоро зашептали по углам, что госпожа «неспокойная»… Констан свирепел! — Лиза улыбнулась. — Так что… я просто не хотела его убивать. А уж тем более — погибнуть от его руки!
— Думаешь, все получилось бы так? А если бы он был счастлив, что ты жива? Жива, пусть даже в смерти?..
— «Живая мертвая»?.. — усмехнулась Елизавета. — Не думаю, что он пожелал бы добровольно, без чар, без насилия над его душой, поверить, что перед ним — его прежняя Лизетт… да был бы и прав, пожалуй! Я изменилась. Я стала для людей чудовищем, трупом, встающим из гроба и пьющим кровь. Слава, это правда! Такой я стала, такой бы и была в глазах Констана! — горькая нотка свежей полынной струей прозвенела в холодной мелодии ее чистого голоса. Баронесса не смотрела на школьника. — Это правда. Мы и люди различны. Мы не должны ждать добра друг от друга… Между нами смерть. Как я могу винить мужа, что он так почувствовал бы? Как я могу винить себя, что отдаю себе в этом отчет? Что готова была убить его…если бы он только узнал?..
— А еще был Карл, — сорвалось у Славы с языка.
— Да, — просто кивнула Елизавета. — Еще был Карл. И еще была одна девушка…которая попыталась дать Констану утешение.
— Попыталась?.. — Слава нахмурился. В кустах сирени насвистывала птица, над головами поскрипывала качель — и, казалось, в этом мирном уголке нет места ничему темному. Все так обыденно и извечно. Весна. Мальчик. Девочка.
А девочка, между тем, совершенная убийца. Безжалостный хищник.
И мальчик об этом знал.
— Я ее убила.
Ну конечно!
— Ревность?.. Зачем? Вы же не могли больше быть вместе…он бы утешился…
— Значит, моя ревность была сильнее любви, — пожала плечами Елизавета. — Или мой эгоизм. Я же не говорю, что я — ангел! Я — сука. — Баронесса горько усмехнулась. — Меня даже не извиняет то, что я это сознаю. Хуже всего, мне нравится быть такой. Нравится быть сукой.
— Ты клевещешь на себя… — пролепетал Слава. Почему он так испугался? Сам не смог бы объяснить.
— Отнюдь! Ты мне нравишься, и я тащу тебя за собой в могилу! — Лиза коротко, но беззлобно рассмеялась: будто рассыпались стеклянные бусины. — Я очаровываю тебя. И мне плевать, что на самом деле в глубине души ты меня панически боишься, а вовсе не обожаешь, мой милый мальчик! Там, в своем сердце, когда ты остаешься наедине с собой, ты воешь от ужаса…но я не собираюсь облегчать тебе жизнь! Я собираюсь ее отнять! Видишь? Разве не сука?.. Единственное, чего я боюсь, это что потеряю тебя, едва ты станешь одним из нас. Утешает то, что твоя благодарность за бессмертие и могущество удержит от ненависти…надеюсь. Но на этот краткий срок — ты мой, только мой…и я наслаждаюсь! Я позволяю своим чувствам тащить себя, как лошадь тащит за собой приговоренного к казни…а больше мне ничего не дано, Слава! Я люблю тебя. Я хочу хоть немного…счастья. — Она просто и чуть грустно улыбнулась. — Я примитивная эгоистка. И даже глупая…
— Боже! — невольно улыбнулся мальчик. — За что это все мне?.. За что мне твоя любовь, сокровище мое? Ты сама себя не ценишь, мой темный ангел! Чем я заслужил такое…такую нежность с твоей стороны? Ведь…твоя душа…безжалостна.
— Я романтик! — усмехнулась Лиза, тряхнув головой. — Я прихожу в восторг от сильных мужчин, от тех, кто держит в повиновении толпу…отребье вроде твоих тупых дружков, Стива и Хэнка. Ты… — голос ее замурлыкал, как опасно мурлычет огонь — согревая, но оставаясь беспощадной стихией. В нем появилась интимная и клокочущая нотка. Лиза прикрыла глаза и всем телом приникла к Славе. — Ты беспощаден и обаятелен, как и мы… Целуй меня!..
А вот это уже приказ.
Но разве надо приказывать касаться этих мягких и изысканно-очерченных губ, за которыми прячутся такие острые, такие сладостно-опасные клыки?..
Через минуту она отстранилась.
Но глаз не открыла. Губы вздрагивали, а выражение лица он не взялся бы понять…