Я поднялась, хотя голова ещё шла кругом, а ноги еле держали. Слабость отступала с каждым шагом по лестнице на третий этаж. Крадучись, я дошла до портрета Войшелка Добродушного, нашего прапрапрадеда. За ним притаился рычаг в виде круглой ручки. Я приложила к ней ладонь с засохшей кровью. Заговорённое железо отозвалось тёплой вибрацией. Я повернула ручку направо и потянула. Плита с портретом отъехала в сторону. Пахнуло затхлостью и плесенью. Крутая винтовая лестница уходила вниз в кромешую темень. Хорошо, что я не в том помпезном платье, которое купил отец. Пышные юбки и длинный подол собрали бы тут всю грязь. Сняв со стены факел, я начала спускаться, прислушиваясь, как заскрежетала плита за спиной и встала на место.
Пришлось долго спускаться, пригнувшись, переходить по змеящемуся тоннелю в другое крыло, потом подниматься по ещё одной лестнице на сотню ступенек. Когда я выбралась из потайного хода, то снова запыхалась, но в голове всё окончательно улеглось. Без посторонних глаз мне легче будет поговорить с Йорденом искренне, объяснить свои сомнения и страхи, убедить его, что я смогу стать хорошей женой, просто мне надо чуть больше времени, чтобы привыкнуть. Но я буду стараться изо всех сил!
Я очистила платье от налипшей паутины и постучала в спальню Йордена. Никто не ответил, но дверь оказалась не запертой. Я вошла. Внутри царил полумрак — лишь узкая полоса света лилась из коридора. Просторная, аккуратно убранная комната пустовала. Створки шкафа открыты. Окна занавешены плотными гардинами. Возле широкой кровати с балдахином — дорожный сундук. Интересно, чем таким важным был занят Йорден, что даже не успел разобрать вещи?
Снаружи донеслись шаги, голоса. Я узнала их: торопливый лающий говор Йордена и протяжный, с наигранно мурлыкающими нотками, Бежки. Она рассмеялась кокетливо и мелодично. Дыхание спёрло от страха. Камеристка точно отцу донесёт! Я юркнула в шкаф и затворила дверцы, оставив лишь маленькую щёлку.
Йорден в обнимку с Бежкой ввалился в комнату.
— Наконец-то одни! — счастливо выдохнул мой будущий благоверный. — Ты бы знала, как меня достала эта бледная поганка со своими расспросами. Как у вас то, как у вас сё. Будто специально унизить хотела. Как и её демонов отец. Зачем он этот пир закатил? Чтобы показать, какие мы в степях нищие и убогие? Не можем даже позволить себе парчовый костюм к помолвке.
Пришлось зажать рот руками, чтобы не вскрикнуть. Я просто хотела завести беседу, а отец — проявить уважение к жениху и ордену. Вовсе мы не желали никого унижать!
— Не бухти, — проворковала служанка, покрывая поцелуями поцарапанную щёку. — Меня всё равно не отпускали с кухни. А тебе нужно было политесы соблюсти, чтобы никто не догадался и эта дурочка не заартачилась. Знаю я её. Это с виду она телёнок большеглазый, а на деле сумасбродка ещё та. С детства было: как стукнет в голову блажь, так уже ни няньки, ни даже отец отговорить не смогут. Всё по-своему сделает.
Конечно, заартачусь! Потребую, чтобы тебя вышвырнули. И даже если не послушает, с собой тебя не возьму уж точно.
— А по-моему, обычная избалованная отцовская дочка. Да и кто её спрашивать-то станет? Как в ордене скажут, так и сделает. Все под ним ходим.
Йорден оголил смуглое плечико служанки и принялся целовать его. Я хотела затворить дверцы, зажмуриться, зажать уши, чтобы не видеть, но не смогла оторвать глаз. Йорден зарылся носом в глубокое декольте. Бежка хохотнула, словно от щекотки. Ободрённый, он принялся высвобождать из платья пышную грудь, обещая, будто находился перед алтарём:
— Ничего, как только родит наследника, подсыплю ей волчьей травы в еду, а тебя хозяйкой сделаю. И никакой орден мне указывать уже не сможет!
Бежка шепнула что-то в ответ. Йорден громко засмеялся и повалил её на кровать, одной рукой задирая юбки, а второй стаскивая с себя штаны. Я с грохотом затворила дверцы, желая, чтобы меня заметили и остановились, но звук потонул в какофонии шорохов одежды, скрипа кровати и оглушающе громких стонов. Я забилась в угол и заткнула руками уши, но всё равно слышала и видела, словно находилась в комнате, чувствовала все прикосновения и ласки. Сознание озарила лёгкая вспышка боли, сверху навалилась тяжесть, вторгаясь ненавистным захватчиком. Напыщенный боров сопит в ухо и трясётся как припадочный — мерзко до тошноты!
Я сосредоточилась на обиде и отчаянии. После долгих усилий они вытеснили поток постыдных видений.
Надо сидеть тихо. Дождаться, пока Бежка с Йорденом заснут, и осторожно выбраться, иначе они убьют меня прямо здесь. Остальные на пиру — мои крики никто не услышит. Моё тело выбросят в овраг, а родным скажут, что я сбежала, испугавшись свадьбы. Им неведома жалость, они не погнушаются взять грех на душу, они ненавидят меня. За что? За парочку неловких слов, за дорогое платье, за неброскую внешность? Я так старалась делать все правильно, как хотел отец, Йорден, Бежка. Думала, что смогу стать хорошей женой и матерью, но это никому не нужно. Нужен только наследник с даром, честь рода и влияние в ордене. Меня используют и выбросят, как хлам, который всем мешает. Вначале отец с Вейасом, а потом и муж. Так может, не надо стараться? Делать всё неправильно, так, как хочу я сама. Только вот, чего я хочу?