Выбрать главу

И вот однажды, когда мастер Жерард проводил занятия для нас двоих с Джурией, потому что Торми в очередной раз куда-то запропастилась, она ворвалась в лабораторию в небывалом возбуждении. Сильно потрепанная, с неаккуратно расправленной юбкой, растрепанными волосами. Лицо раскраснелось, глаза лихорадочно блестели, и пахло от нее, как от разморенной после встречи с котами бродячей кошки.

- Я слышала! Слышала! – закричала она высоким, исходящем на визг голосом. – Уберите этот гам из моей головы!

Жерард встал из-за стола и подошел к ней стремительной широкой походкой. Не ругал, не просил замолчать, не спрашивал, почему прогуливает – молча обхватил ее руками за голову, вглядываясь в расширенные почти на всю радужку зрачки с зеленой каймой.

- Ба-а-а, ба-а-а, - проблеяла она и высунула язык, широко распахнув рот.

- Ваши развлечения, конечно… - неодобрительно покривился Жерард.

- Она поет и пляшет, как бурливое море. Она зовет и плачет, не-любовь, не-любовь. И людские грехи, сором темным, в волосах застревают. Не грешите – любите, восхваляйте и ждите. Не придет – так забудьте. Со мною танцуйте. Всем-всем я накликаю, бурю столетия, бедствия и смерти. Танцуйте, дети мои, и смейтесь. Ибо скоро всему настанет конец.

Я только и могла удивленно вскинуть брови. Джурия рядом со мной тоже «выпала», взгляд стал пустой, пухлые губы зашевелились в немом шепоте.

- Ну и как тебе это удалось? – Жерард встряхнул Торми за плечо.

- Уберите! Уберите! Мне мешает!

- Мешает что?

- Развлекаться! Когда я уже готова, на пике, этого голос вдруг щелкает и портит мне все настроение. А уж ребят-то как напугал!

Жерард невозмутимо смотрел на нее:

- Тебя озарило во время соития?

Мое лицо горело так, будто кипятком облили. Безумно хотелось сбежать отсюда.

- Уберите это из моей головы! Я так больше не могу! – Торми коротко взвизгнула, рухнула на пол и забилась в судорогах.

Жерард подскочил к ней, нажимая точки на шее, спине и голове, пока она не затихла. Вздохнул и без лишних слов понес ее в смотровую. Джурия молчала, пребывая в собственной прострации. И только мне оставалось мучиться от горьких размышлений, как все-таки достучаться до Безликого. Голодовка и изматывание себя мне никак не помогало. Я просто чувствовала себя разбитой, а приход никак не наступал. А вот теперь и у Торми получилось каким-то невообразимым образом. С Микашем… нет, это было бы нечестно. Я уже однажды поступила с ним подло, так, что сказать даже стыдно до сих пор и боязно, что он когда-нибудь узнает. Должен быть другой способ связаться с Безликим. Видимо, у каждой стихии – свой путь. Нужно думать, вспомнить все, что я успела прочитать о Небесном Повелителе и его семействе, о Благословенном граде на Девятых небесах, о самом Безликом, о единении с материнской стихией… Я ведь столько всего успела об этом прочитать и заучить. И кажется, что ответ где-то на поверхности, но схватить его за хвост и выудить не удавалось.

Но в прошлый раз же вышло! Да Безликий сам столько раз приходил в мои сны! Так почему теперь бросил?

Торми успокоили и все объяснили. Мастер Жерард ликовал, даже вечером устроил торжественный обед по этому случаю, произносил напутственные речи, пожалуй, впервые за все время нашей учебы хвалил нашу рыжую танцовщицу. Они с Джурией, кажется, впервые по-дружески обсуждали свой «потусторонний» опыт, делились впечатлениями, Джурия давала веские советы о том, как сделать связь стабильной и избавиться от головной боли после сеансов. Я слушала их отстраненно, ловила на себе задумчивые взгляды Жерарда и чувствовала себя неуместной, будто всех разочаровала. И что меня не должно быть здесь. Извинившись, я ушла раньше всех. Бродила по парку, разглядывала тени, искала в них его и не находила. Дома перед сном вспоминала все наши встречи, изо всех сил пыталась представить его образ: огненного зверя, крылатого воина, обычного человека, каким он стал, дабы создать орден Стражей и вывести людей из гибнущего континента. На грани сознания почти видела его, протягивала руки, чтобы обнять, коснуться лохматой морды, зарыться пальцами в обжигающую огненную шерсть, но он ускользал, будто отражение на воде, бесплотная иллюзия истощенного, воспалённого, отчаявшегося сознания, на границе сна и безумия.

Что я только ни делала, чтобы услышать Безликого! Даже курила опиум в Кашатри Деи. Правда, не помогло, просто плохо стало и страшно. Больше я не пробовала. И где-то в глубине души смирилась. Ничего не выйдет. Я не достойна. Безликий оставил нас.

***

Жерард отдавал всего себя работе над проектом. Норны видели лишь малую часть его замыслов, а Совет понимал и того меньше. Чтобы воплотить в жизнь амбициозный проект, требовалась полная отдача. Работа с влиятельными людьми, создание благоприятного образа Норн у народа, как у высших созданий, светлых духов, приближенных к богам и наделенных неземными благодетелями. Признаться, в последнем Лайсве превзошла все его ухищрения. У нее так естественно выходило быть образцом доброты, милосердия, кротости, заступничества и умеренности, что вся чернь города едва ли не возносила ей молитвы. Даже любовная связь с безземельным рыцарем и та сыграла ей на пользу, сделав ее главной героиней романтических баллад о том, как прекрасная дева снизошла до бедного паренька, который ради нее совершал немыслимые подвиги. Наивно и нелепо, если задуматься, но простому народу, романтичной молодежи, похоже, очень нравились подобные истории.

И все же что-то в Лайсве было, странное и опасное. Иногда мелькало в глазах, на самом дне, когда она упрямо вставала перед ним и гнула свою линию. Прав был старый Бержедон, с Джурией и Торми сладить оказалось намного проще, проникнувшая в них воля божества легко укрощала нрав, заменяла человеческую волю божественной. И все, что они делали – изнуряли себя головкой или непристойно развлекались – все приближало их к главной цели – созданию всесильного оракула. Иногда размышляя о Лайсве, Жерарду казалось, что это и вправду сам Безликий, неистовый строптивый бог, не желает подчиняться, закусывает удила и всячески показывает – у тебя ничего не выйдет, ты не властен ни надо мной, ни даже над моей пророчицей. Свобода, свобода во всем и всегда – вот истинная эманации стихии ветра, так говорилось во всех книгах. Так звучало само имя пророчицы. Может, и вправду не следует на нее давить, а просто терпеливо выждать, пока божество не проявит себя более активно.

Но иногда терпения не хватало даже у него, особенно когда он ощущал эту ее странную тягу к убогим и интерес к единоверцам, ведь не мог же сам грозный сын иступленного неба испытывать того же, желать спасти их, неправедных демонопоклонников, а не рыцарей ордена, которые тысячу лет служили его заветам верой и правдой.

Дома Жерард старался бывать как можно меньше. После того, как малютка Гизелла вернулась от кормилицы, он нанял для нее лучших нянек, гувернанток и наставниц. Не скупился, чтобы за ней был надежный присмотр и самое достойное образование. Его маленький прекрасный «сильф» должен был быть всегда счастлив, ухожен и блистать во всех науках и искусствах, ведь всеми талантами природа одарила его дитя необычайно щедро, видимо, чтобы компенсировать откровенное скудоумие ее матери.

Сам Жерард тоже старался уделять ей время, чувствуя, как девочка инстинктивно тянется к нему, стремится услужить или удивить новым достижением, видит в нем своего кумира и обожает так сильно, как только может дитя обожать своего отца. Жерарду нравилось ее баловать, слушать ее смех. Безо всякого преуменьшения он мог сказать, что Гизелла его самое любимое существо на всем белом свете!

Вот с Пиллар выходило хуже. И вовсе не выходило, если сказать честно. Она раздражала его одним своим видом, как и он ее. Она тайком заводила интрижки на стороне, посмеивалась над рогоносцем – потом молва через четвертые руки доносила до него слухи о ее похождениях. Ему и дела не было – с ней он не ложился уже много лет, ощущая какую-то брезгливость, словно делил вещь с оравой непонятно насколько чистых и здоровых мужиков. Для разрядки завел себе молоденькую содержанку из семьи обедневших беженцев-Стражей. Вроде как милость сделал, поддерживая ее семью деньгами, но с условием, что она всегда будет держать себя чистой для него. Девчонка оказалась вполне разумной, тихой и кроткой, никаких неудобств и беспокойств никогда не доставляла, стараясь быть во всем незаметной. Собственно, благодаря этому и держал ее при себе.