Я узнавала их: добродушного короля разбойников половинчатого Лелю, опустившегося и ставшего жалким без своей своры бездомных дворняг, его мордовороты, не смотревшиеся в сверкании начищенных лат рыцарей такими уж внушительными, попрошаек, бродяг, воров и продажных женщин. Были здесь и братья Хлои: задира Лино, малыш Бурро, которого я когда-то лечила, остальные… Товарищи-единоверцы Ферранте, которых я знала лишь мельком. Все до одного, так много, что рябило в глазах. Грязные, помятые, бледные, со следами побоев. Стражники направляли их к виселицам, зачитывали списки преступлений и приговоров. Я суматошно искала глазами Хлою с Ферранте, но не находила, к своему облегчению. Может, им и вправду удалось сбежать… Тогда хоть что-то было не напрасно.
Я хотела помолиться, но слова застревали в горле, резали разочарованием и неискренностью. Я потеряла веру. Как Ферранте когда-то. А Жерард… он специально решил поиздеваться, показал наглядно, что со мной станет, если не буду слушаться. Что станет со всеми моими друзьями. Которых больше нет.
Зазвонили звонкие колокола храма всех богов, набатом отдаваясь в ушах. Осужденные кричали, сопротивлялись, плакали. Кричали и швыряли в них мусором горожане. Стражники заталкивали на скамейки и продевали головы в петли. С последним ударом скамейки из-под ног выдернули, и висельники обвисли на веревках, судорожно дергая ногами и выпучивая глаза. Площадь пропитывалась страданиями и смертью, а толпа ликовала, плясала на костях. Будто демонов убивали, а не своих же – людей.
Я смотрела и не могла оторвать взгляд. От лика смерти, от ужаса этой бесконечной братоубийственной войны, от несуразности происходящего. В голове мутилось, искажалось. И я уже видела на месте этих несчастных нас, Стражей: отца, брата, сослуживцев Микаша, всех-всех, кого знала и не знала. Их загоняли на костры и сжигали живьем, также приплясывая и ликуя. Плакали ни в чем неповинные матери, орали несмышленые дети, пожираемые злым огнем.
Если нет в вас нужды, зачем вам быть?
Невинных нет.
Кувалды лупили по белоснежным стена Ильзара, откалывали камни, разносили во прах. Горела Библиотеки Экскендерии, унося в небытие несметные знания, рачительно скопленные орденом за тысячелетия. Мир обращался во прах под колесом всеобщей ненависти. Что с одной стороны, что с другой – все равно одинаково. Невинных нет, и правых тоже. Все умирают, все обращаются в ничто от неистовой схватки тьмы с огненным зверем. И остается лишь пустошь несуществования – единственная возможная победительница в этой борьбе.
Все темнело перед глазами, голоса отдалялись. И лишь внутри что-то еще было со мной, протягивало руку и не давало ускользнуть за край безумия. Звало детским голосом:
Мама, не уходи!
Мама… Я… Мама.
На лицо плеснули воды, нос дернуло от резкого запаха нюхательной соли. Я открыла глаза и обнаружила себя в одной из келий для знатных больных в храме Вулкана. Над моим ложем стояли обеспокоенная Джурия и немолодой уже целитель.
- Ты упала в обморок во время праздника, - Джурия участливо протянула мне кружку с водой, чтобы промочить ссохшееся горло. – Мастер Жерард был слишком занят, чтобы помочь тебе, и попросил отнести сюда.
- Я… знаю… - с трудом выдавила из себя и указала глазами на дверь.
Язык ворочался с трудом, а в голове шумело, но я изо всех сил старалась собраться.
Джурия поняла меня без лишних слов и вышла. Я обратилась к целителю:
- Как… ребенок?
- Нормально… пока, - задумчиво ответил он, внимательно меня разглядывая.
Я поняла, что беременна в день отъезда Микаша, когда вместо месячных кровей пришли утренняя тошнота и разбитость. Я старалась не думать об этом, скрывала от самой себя, как будто оно могло исчезнуть и разрешиться само, если не обращать внимания. Совсем как в детстве – сама до сих пор глупый ребенок. Я усмехнулась и положила руки на свой еще плоский живот. Самое странное, что мастер Жерард на осмотре не заметил. Или он снова играет со мной?
- Его отец из истинных? – спросил целитель, по-своему восприняв мою улыбку.
- Да, очень сильный.
- Заметно. Судя по течению беременности, ребенок тоже будет сильным, если вы его выносите, конечно. В обычных обстоятельствах я бы посоветовал вашему мужу увести вас в отдаленное поместье и оградить от всех забот и волнений.
- Не вариант.
Он тяжело вздохнул и протянул мне кусок бумаги:
- Здесь список снадобий для поддержания ваших сил. Но главное, отдыхать и не переживать, иначе пострадает и ребенок, и вы сами.
Я отвернулась и закрыла глаза. Хотя бы несколько мгновений покоя!
Через несколько часов, когда я более-менее пришла в себя, Джурия и Кнут с Кьелом, которые встретили нас у храма, конвоировали меня обратно в лабораторию. Снова заперли в смотровой. Несколько часов я неподвижно просидела на кушетке, напряженно размышляя о том, что делать дальше. Очнулась, только когда в комнату вошла Джурия с подносом с едой и села рядом, снисходительно улыбаясь, словно несмышленому ребенку.
- Ты как? – тронула мою руку.
- Жива, если ты об этом.
- Не горюй, Торми тоже по-началу очень переживала.
Я вскинула бровь. Мне раньше казалось, что она как-то слишком легко и радостно восприняла установившуюся с богами связь, учитывая, что раньше она ни во что не верила и откровенно тяготилась учебы. Теперь я понимала, что это мастер Жерард ее так искусно обработал. Как заправский гипнотезер. Почему я раньше не видела, что попала в руки отъявленного манипулятора и кукловода?
- Вот, - Джурия вложила мне в ладонь флакон с ядовито-фиолетовой жидкостью, так и не дождавшись ответа. – Я доставала их для нее, с черного рынка, ну знаешь… Она говорила, что это не больно совсем. Как месячные крови. Главное потом не думать ни о чем.
Я повернула флакон к себе и пригляделась внимательней. То самое средство, о котором мечтала Хлоя и которое я отказалась ей доставать. Усмехнулась. Теперь его хотят всучить мне самой.
- Это единственно правильно. Наш путь, наше предназначения важнее, чем предназначения обычных женщин. Наша цель важнее жизни любого человека, важнее жизни любой из нас. Наш путь – стезя богов к каменным чертогам в центре земли. Чтобы направить наш потерянный народ к свету из непроглядной тьмы, как это было раньше. Уничтожить, чтобы пересотворить и вернуться к истокам.
Слова Жерарда – не ее. Что стало с той умной трудолюбивой девочкой, которую я знала? Она иссушила себя голодовками, не дожив до тридцати, превратилась в морщинистую старуху. Утратила свой ясный ум в обмен на беспрекословное послушание коварному кукловоду. Так жаль!
Я коснулась ее впалой щеки и убрала за ухо седую прядку волос. Она перехватила мою ладонь и поднесла к губам:
- Потерпи – нам совсем немного осталось. Последняя капля трудов и жертв – и мы окунемся в источник вечной благодати и мудрости, чтобы ничто мирское и суетное не смогло нас потревожить.
- И тогда он спустится к нам с небес по звездной дороге и приведет в благостный край, где не будет несчастных и больных, - ответила я, убрав ладонь и пристально глядя на нее.
- Да-да, ты же видишь. Ты сама это чувствуешь. Слышишь этот голос. Сама хочешь! Безликий возродится и явится людям во всем своем великолепии!
Я не выдержала. Дикий хохот рвался из меня неистовой лавиной, сгибал пополам, делал больно в животе, но остановиться я не могла. Смеялась и смеялась. Боги, они даже не понимают, насколько стали похожи на единоверческих фанатиков. Я цитировала самое знаменитое их утверждение, а его восприняли как откровение Безликого! Ну и кто теперь фанатик?
Смех оборвался так резко, что меня едва не вытошнило. Пропитанный ядовитой иронии голос говорил слова, которых я не понимала:
- Безликий явится нищим сиротой, лишенным памяти и силы. Его не признают, его будут гнать отовсюду и проклинать. Свои и чужие возненавидят его одинаково. Духи нечестивые закуют его в кандалы долга, но он сломает их, чтобы пройти собственный неторный путь страданий и лишений босыми пятками по раскаленным углям. Его подвиги не оценят. Его сердце вырвут из груди тисками мести и попрут ногами. Он пожертвует собой, чтобы спасти всех, но спасенные не узнают даже его нареченного имени.