- Похоже, ты и вправду трусишь.
- Я никогда не звал себя смельчаком.
Ругаться было совершенно невмоготу, упрекать его в чем-то – бесполезно. Он такой упрямый, как и мы все. Но все же так радостно, что он наконец откликнулся, открылся после всех этих лет. Хоть какие-то подвижки. Лучше не уничтожать их недобрым словом.
Я открыла дверь комнаты Микаша. Тут все так и осталось, как в ту ночь, когда я убежала спасать Хлою с Ферранте. Вещи на своих местах покрылись слоем пыли, воздух стал затхлый и душный, недоделанные дела так и остались недоделанными. Ну что ж, ничего. Теперь уже точно сюда не вернемся. Я принялась собирать вещи и укладывать их в тюки, мои и Микаша. Как только маршал его отпустит, мы уедем отсюда навсегда. Домой, в Ильзар. Буду ли я скучать? По Хлое и Ферранте – да, но их уже тут нет, по нашим счастливым денечкам с Микашем – тоже да, но ведь он поедет со мной. И будут еще денечки, в другом месте. По залитым солнцам узким улочкам Верхнего города, по вечно спешащей толпе студиозусов в черных мантиях, по театру мастера Одилона, по Джурии и Торми, какими они были раньше, до того как стали «неживыми» Норнами, по уличной еде в термополиях, по ухоженным паркам, по разбитой набережной в Нижнем, по опасной беготне по его темным проулкам, по добродушному половинчатому Лелю и его мордоворотам, которых уже больше нет в живых – сотни раз буду. Но придут новые люди и новые места, жизнь продолжится, появится на свет мой малыш, ради которого мне так хотелось выстоять в самые трудные моменты. И главное – со мной будет мой Безликий. Теперь я точно знаю, он не разочаруется и не бросит, будет хранить и защищать до самого конца. То, что я так долго и отчаянно искала, на самом деле всегда было со мной. И теперь все будет хорошо, просто замечательно, не может не быть!
- Ты же не сердишься, что я выбрала Микаша? – обратилась я к Безликому, который наблюдал за мной все это время, сидя на стуле у окна.
- Нет, я же с самого начала этого хотел. Он твой суженый, не я. Вспомни: сильный, благородный воин, который любит тебя одну и никогда не предаст. Разве не это ты загадывала на каждый праздник в детстве?
Я зажмурилась до слез, прижимая к груди куклу, которую смастерил мне в подарок Микаш давным-давно. Моя сокровенная мечта сбылась, а я даже не поняла, просто не поверила своему счастью. Так долго разменивалась на пустяки вместо того, чтобы окунуться в него целиком и полностью.
- Скажи ему про ребенка. Для мужчины хуже нет – не знать собственной крови, не мочь подержать своего первенца на руках. Скажи ради меня.
Я повернулась к нему, прекрасно ощущая его тоску по его собственной семье, которую он так и не успел долюбить до конца. Ах, если бы реки времен можно было повернуть вспять, чтобы он снова смог пережить эту радость от зарождения чувств, горячую, пылкую восторженную влюбленность, то тихую и сдержанную, то больную и клокочущую, глубокую, как воды океана, любовь и безмятежное счастье в ожидании прекрасной новой жизни.
- Я сделаю это. Ради тебя.
В дверь постучали. Микаш! Я так обрадовалась, что он наконец-то пришел. Так соскучилась. Хотела с порога бросить к нему на шею, расплакаться и расцеловать. Отперла засов, потянул за ручку.
- Нет, Лайсве, стой! – запоздало донесся испуганной выкрик Безликого.
Я обернулась. Кто-то резко нажал пальцами у меня над ключицей. Я обмякла, и мир вокруг схлопнулся в черное небытие.
***
Дни в приграничном дозоре тянулись ленивой улиткой. Врага они так и не видели. Только ловили беженцев, бродяг и разбойников на большой дороге. От того, что постоянно приходилось проводить допросы и «читать до дна», голова шла кругом. Большую часть отпускали: вышвыривали пинком под зад подальше от города. Тех же, кто вызывал малейшие подозрения, отправляли под конвоем в город, где их допрашивали куда более опытные дознаватели из созданного недавно специального отряда при главном штабе ордена. Там уже и решали, упечь или казнить. Все больше казнили.
Даже Микашу дали такие полномочия, но отказывался пускать их в ход до последнего, памятуя слова маршала. Да и чувствовал неладное. Этот запах людской крови в воздухе воспалял внутреннего демона, наполнял ядовитой горечью, тревожным ощущением, что стоишь на самой грани и вот-вот сорвешься, передашь контроль и начнешь крушить и резать все подряд без разбора.
Несколько раз натыкались на сховища мелких демонов. И Микаш первым мчался в бой, а после парни рассказывали, что никогда, даже в самых жарких схватках, не видели его настолько яростным. Как не знавший пощады стальной вихрь, даже подойти страшно – изрубит и не заметит. И вправду не замечал ничего вокруг.
Знал, что это – отчаяние. Ощущение неминуемо приближающегося конца. Не будет больше походов, не вернется маршал, даже от ордена самого, поди, почти ничего и не осталось. Так только, сбившаяся в стаю свора побитых псов, огрызающаяся из последних сил, отступающая до самого обрыва, чтобы сверзиться на острые камни.
Страшно. Даже не от того, что теряет с таким трудом приобретённые почести. Не от того, что будущее скрылось в зловещей мгле. А от того, что ясно лишь одно – перемены эти ни к чему хорошему не приведут. Это и есть конец, конец времен.
Микаш постоянно чувствовал, что за каждым его шагом следят. Свои – смотрят исподтишка, перешептываются за спиной, перемалывают каждую неудачу, каждое необдуманное слово или жест, додумывают то, чего никогда не было. Чужие – Микаш порой будто кожей ощущал их заинтересованные взгляды. Издали, откуда-то из-за кромки горизонта они тянулись к нему темными щупальцами и нашептывали: приди к нам, будь одним из нас, мы исполним все твои сокровенные желания, мы сделаем тебя великим, ты спасешь орден! Он упрямо мотал головой и повторял себе: не поддаваться, что бы там ни было не поддаваться, оставаться верным своему слову и своему маршалу. Только так и никак иначе. Он не станет плохим, он не станет предателем!
Новости доходили до них с большим запозданием. Что атака единоверцев отбита – хорошо. Но победа праздновалась с привкусом горечи, совсем не так, как когда они одерживали верх над демонскими ордами. Тогда это был праздник жизни, а теперь уныние над пролитой братской кровью. Оно ощущалось даже в поздравлениях и тостах.
Еще до этого прошел слушок о том, что старший сын Гэвина сильно покалечился во время испытаний. Маршал сидит у его постели безвылазно и теперь уж точно вряд ли вернется к делам ордена – свои бы поправить. А о том, что Гэвин нашел себе нового протеже и все-таки возвращается на Большой Совет, от Микаша и вовсе пытались скрыть. Краем уха он слышал об этом грандиозном событии – показе легендарного источника трех всемогущественных Норн, что рекли божественную волю. Лайсве у него в голове плохо ассоциировалась с этими легендарными, нечеловеческими созданиями, поэтому он даже не понял сперва, что речь именно о ней и ее работе. Про Гэвина же он догадался из обрывков фраз. И что боялись его, Микаша, реакции. Жалели, что его больше не будут поддерживать и скорее всего снимут с должности. Сам Микаш воспринимал все это с легкой ироничной усмешкой. Ну не ревновать же в самом деле, уж точно не сейчас. Маршал знает, что делает. Если выбрал другого – значит, так для чего-то нужно. Верить и ждать – единственное, что им оставалось.
Но дождались они лишь скупого приказа о возвращении в город. Там их ждал маршал. Микаш гнал свои войска из последних сил, словно чувствовал - во что бы то ни стало надо успеть. Время утекает сквозь пальцы – совсем как говорил сам Гэвин. Мгновение промедления, и хрупкое счастье истает, как мираж.
Эскендерия встретила их тревожным солнечным забвением. Безлюдные улицы, глухо закрытые ставни, неестественно вычищенные мостовые. И только цокот копыт зловещим эхом отдается в угрюмых каменных стенах. Только на подъезде ко Дворцу Стражей стало понятно: весь народ тут. Происходит что-то небывалое. Микаш спрыгнул с коня, отдал поводья оруженосцу и, расталкивая зевак локтями, принялся прокладывать себе путь в самую гущу. Гул перешептываний с трудом связывался в осмысленные сообщения: что-то случилось на Большом Совете. Пророчества Норн, явился сам Безликий! Орден вот-вот падет. Может, прямо сейчас сквозь землю провалится, ага, да в самую сумеречную реку душ. Даже сплюнуть от досады некуда – обязательно кого-нибудь заденешь.