Он развернул и пробежался глазами по строкам. Рамиро предлагал оставить поиски «правильной» девушки и взять в проект ту, которую он нашел. Рамиро вообще-то было неплохим парнем, но водился за ним грешок — охоч был до смазливых мордашек и сладкой жизни. Порой низменные страсти затмевали его разум, как сейчас. Нет, сдаваться нельзя. «Око бури» и «Цвет весны» Жерард уже нашел, осталась только неуловимая, таинственная северянка «Свобода». Они искали ее повсюду, списывались с книжниками из других городов, просматривали портреты, приглашали на встречи — ни одна оказалось той, что Жерард видел в опиумном сне девять месяцев назад. Как будто само мироздание не желало выдавать ее ему, но Жерард не опускал руки. Работал денно и нощно, использовал все связи, все доступные средства — ничего. Как сквозь землю провалилась, как будто и не было ее на свете никогда. А может действительно не было. И все лишь фантазия отравленного опиумом разума. Пора сдаться…
Последние несколько дней он не выходил из дома, ухаживая за сварливой женушкой на сносях. Переживал, идиот, расчувствовался даже, мол, ребенок, ответственно и почетно. А полгорода тем временем потешалось над наивным рогоносцем. Вот уже и в лаборатории бардак, Рамиро, верный друг и соратник, самоуправствует. Все разваливается, разлетается на куски.
Жерард педантично и безо всякого аппетита доедал яичницу с беконом, старательно прожевывая добавленные для приправы листья базилика и рукколы. Надо будет попросить кухарку что-нибудь менее резкое, чтобы не чувствовалось вовсе. Тошнит.
В дверь снова постучали, все тот же мальчик-слуга, на этот раз принесли приглашение в совет. Просили отчитаться о проделанной работе и потраченных деньгах. Жерард до назначенного часа сидел над пустой тарелкой, закрыв лицо ладонями. На людях нельзя показывать слабость, иначе сожрут живьем, слабость надо держать при себе.
Жерард переоделся в чистую свежую одежду: черные штаны, белоснежная рубашка с идеально выглаженными манжетами и воротником-стойкой, застегнутым на все пуговицы, стягивающий горло удушливой петлей. Поверх накинул новую мантию, утепленную бобровым мехом. В лучшем, самом презентабельном виде. Пускай видят, что у него все прекрасно.
Во дворец Стражей пришлось идти через университетский городок. Центральную улицу перекрыли из-за парада в честь отправления войска в очередной поход против демонов. Жерард рассекал толпу книжников в черных мантиях, спешащих на занятия, как корабль носом рассекает волны. И почему-то снова, как и всегда зимой, вспоминалась родная солнечная Сальвани, наполненная искристыми солеными брызгами, запахами дорогих пряностей, гомоном торговцем и заливистым детским смехом. Теперь ее нет, она подмята врагом. Говорят, единоверцы и название собираются поменять. Кощунство!
Шепотки, едва слышные, протягивались жесткими канатами, хватали за руки и ноги и тянули обратно. Сюда, в опостылевший серый город на краю погибели. Рогоносец. Посмешище. Был никем, и вот-вот снова им станет. Жерард не оборачивался, не показывал виду. Шел мимо них и ощущал свое одиночество как никогда раньше. Не в толпе, не среди книжников, а среди людей, потому что человеком себя уже давно не чувствовал.
Во дворец Совета он пришел как раз вовремя, но как всегда идеально пунктуален был он один. Пришлось ждать. В помещении не хотелось — стены удушливой жабой давили на грудь. Небо хмурилось, набухало низкими тучами, пронизывающий ветер нагонял их еще больше. Жерард плотнее кутался мантию. Хорошая погода, как раз в настроение. Прошло несколько чиновников, Жерард поймал на себе их, шепоток снова раздразнил слух. И здесь знают… К чему притворяться?
Послышался какой-то шум, грохот кованых копыт по брусчатке. В углу ближних дворцовых корпусов — Жерард только заметил — юный оруженосец держал под уздцы, а скорее висел на поводьях у поджарого жеребца редкой масти цвета слоновой кости. Похожий больше на борзую собаку, конь нетерпеливо лупил копытом по мостовой и ронял с губ белую пену. Зеленые глаза выпучивались, выворачивались белками, резные уши прядали по сторонам. Видно, Гэвин здесь, это для него этих бешеных лошадей привозят караваном из самого Элама в подарок от какого-то тамошнего правителя. Говорят, норовистые — жуть, в драку сами лезут — только покажи, а скакать могут сутки напролет и не взмокнуть даже. Если в человеке хозяина признают, так всю жизнь верно прослужат. Вот Гэвину и служили, брал он их чем-то, ну не кровью же своей древней. А остальных — никого не слушали.
Жеребец взмахнул мордой, ноги оруженосца оторвались от земли, он сдавленно заскулил. Видно, проклинал уже свою службу. А Жерард все ждал. Долго же Гэвина там полощут. Похоже, совсем берега потерял, если то, о чем судачила прислуга, хотя бы отчасти правда.
Двери, наконец, отворились, и с порога действительно спустился авалорский маршал в простой походной форме. С бала, значит, сразу на корабль. Интересно, как к такому вопиющему несоблюдению церемониала относится сенешаль ордена? Впрочем, с Гэвин все как с гуся вода.
— Мастер Комри! — жалко пролепетал оруженосец, когда жеребец потащил его пятками по полу к хозяину.
Мальчишка всучил поводья кровоточащими руками Гэвину и побежал прочь — только пятки сверкали.
— Шаркиз, ну вот что ты за тварь такая глупая? Зачем последнего оруженосца спугнул? — забранился, но как-то по-ласковому, любя, Гэвин. Конь как бы в извинение свесил ему голову на плечо и посмотрел честными-пречестными сорочьими глазами. — Знаешь, как трудно сейчас толкового парня найти? — почесал коню нос и приветственно кивнул Жерарду. — Как дела? Можно поздравить с пополнением семейства?
Неужели не знает?
— Да, только сегодня ночью роды принимал, — ответил Жерард совсем не так бодро, как хотелось.
— Мальчик или девочка?
— Девочка.
— И как назвали? Почему из тебя все как на допросе тянуть надо?!
— Никак. Не придумали еще.
— Ну так быстрее придумывайте. Ребенку без имени никак — мары утащат.
Жерард поджал губы. С ним всегда так — никогда не поймешь, говорит он всерьез, шутит или вовсе врет.
— Отчитывали? Слыхал про твои «подвиги» в последние дни. Это правда, что ты нарушил прямой приказ капитула брать одержимых живьем? — невзначай поинтересовался Жерард, наблюдая, как маршал затягивает подпруги и проверяет сбрую на коне.
— Они оказал сопротивление, у меня не было другого выбора, — отмахнулся тот.
— Не было или ты подстроил, чтобы его не было? — Жерард и сам не знал, зачем с ним говорил. Ведь было уже столько раз. Упрямца ни в чем убедить нельзя — всегда на своем стоять будет. Гэвин молчал. — Знаешь, если бы ты хоть иногда был гибче и поступился малым, то уже давно стал бы Великим Маршалом, а то и Капитулом. Тебе же столько дано — родословная, королевский дар, харизма лидера. Делал бы, что хотел, ни перед кем не отчитываясь. И, быть может, нам не пришлось бы проливать столько крови на этой войне.
Гэвин недовольно обернулся. Выбить из колеи его удавалось редко. Но если точно прицелится…
— Я воин, Жерард, не политик. Я живу только в битве, только на поле брани. Даже несколько недель мирной жизни мне непереносимы. Я как будто чувствую неумолимый бег времени. Оно уходит, а я старею, становлюсь немощным, и смерть уже стучится в двери, а я так ничего и не успел. Нет, дрязги в совете не для меня, тем более дипломатия, гибкость. Посему оставляю эту почетную должность тебе, друг мой, — он хлопнул Жерарда по плечу и, вставив левую ногу в стремя, ловко вскочил в седло. — Из тебя выйдет прекрасный Сенешаль, а то и Капитул. Помяни мое слово, почетное место в малом совете когда-нибудь будет твоим. Прощай!
Не дожидаясь команды, застоявшийся жеребец рванул догонять уже прошедший парадом по центральным улицам отряд. Через мгновение Гэвина и след простыл. Упрямый глупый чудак, место в большом совете и своя лаборатория — уже колоссальное, почти сказочное достижение для сироты, утратившего связь с родовыми землями.
На порог вышел слуга и поманил Жерарда за собой на заседание. В просторной комнате с высокими потолками он стоял перед дюжиной бородатых старцев. Нет, старыми они вовсе не были, всего лет на пять-десять, самое большое пятнадцать старше Жерарда. Но это несуразные бороды делали их… дряхлыми что ли. Нет, если действительно удастся хоть когда-нибудь проникнуть в их ряды, первым дело надо будет отменить дурацкую традицию — носить бороды. Не эстетично, не гигиенично — сколько у них там блох, поди сосчитай — и вообще что это за показатель мудрости, власти и положения такой?