«Еще немного продержись!» — пытался докричаться Микаш до Келмана. И тот будто не понял, будто его это только подстегнуло. Отбросил арбалет, спрыгнул с коня, выхватил меч и пошел в рукопашную. Микаш опрокинул на землю одним ударом сразу трех гарпий. Оглянулся на Дидье с Кашталем — те рубили в капусту барахтавшихся в пыли тварей. В небе осталось с десяток. Микаш сбил еще несколько — с остальными сами как-нибудь.
Выставил копье и со всей мочи всадил пятки в бока Беркута. Конь подскочил с места и помчался к минотавру. Но слишком поздно. Они уже сошлись. Некудышный мечик разлетелся на осколки от первого же удара об выставленные вперед когти. Келман отступил на шаг. Минотавр ударил рукой наотмашь, по лицу. Брызнула во все стороны кровь. Келман рухнул на землю как подкошенный. Микаш со всей силы колотил коня пятками, гикал, орал, подгоняя. Минотавр вскинул голову и снова заревел. На всем скаку Микаш всадил копье в грудь твари, но та даже не пошатнулась. Минотавр обхватил древко руками, вырвал из себя острие и резко дернул копье. Микаша выбило из седла. Голова врезалась в твердую, как камень землю. В глазах потемнело. Во рту явственно ощущался привкус крови. Микаш силой удержал себя в сознании и распахнул веки. Голова Келмана покоилась рядом. Невидяще смотрели выпученные в испуге глаза. Из глубоких борозд сочилась кровь. Кусок черепа был срезан, как крышка и оттуда вытекало что-то белое. Минотавр снова заревел. Микаш отыскал его взглядом. Тело занемело от страха. Даже мысленно никого на помощь позвать не удавалось. На грудь словно глыба навалилась. По коже волнами пробегали мурашки. Минотавр приближался медленно — неповоротливая туша. Вытягивал вперед черные когти. Замахнулся. Микаш приготовился распластаться также как Келман, с раскроенным черепом. Но вдруг когти как будто на стеклянную преграду наткнулись. Протянулись по ней с жутким скрежетом, не в силах пробиться и достать до жертвы. Вспыхнул голубоватой дымкой защитный полог. Силовой щит?! Минотавр попытался пробиться еще раз, но не вышло.
Будто с небес на землю спустился поджарый белый конь. Не скакал — неслышно летел над землей, не приминая даже пожухлую траву. Вился на ветру черный плащ. Кренился набок обнаживший клинок небесный всадник. Голубоватая дымка окутывала его, точно повторяя силуэт и сгущалась вокруг лезвия. Минотавр тоже замер, завороженный. Казалось, замерло все вокруг. Двигался только белый конь. Все ближе. Копыта замерли совсем рядом. Сверкающий голубоватыми всполохами клинок опустился на голову минотавра. Она легко отделилась от толстой шеи и покатилась по земле. Тело еще стояло. А всадник удалялся к линии фронта. И черная туча спешно отступала при его виде. Где-то вдалеке запели боевые горны, призывая к отступлению. Дидье и Кашталь, потрепанные, но живые, подбежали и подхватили Микаша с двух сторон.
— Ты как? — спросил до безобразия конопатый Кашталь.
— Всех перебили! — побадривающе подмигнул коренастый чернявый Дидье.
Микаш вырвался и подхватил тело Келмана. Перекинул его через холку взмыленного, но невредимого Беркута и сам залез в седло следом. Отступали, едва волоча ноги, тащили за собой мертвых и раненых.
В лагере было сумеречно тихо, тишина до боли вживалась в кости, сдавливала и без того звенящую голову. Микаш оставил Келмана с остальными мертвыми, где их готовили к погребению. Еще один рыцарь из отряда пал, невозмутимый Аттош во время боя с горгонами получил отравленный укус горгоны, его не успели доставить в лазарет — околел в дороге. Микаш долго вглядывался-в его почерневшее от яда лицо с выступившей из уголков губ смрадной пеной.
Возвращаться не хотелось. Збидень отыскал его сам:
— Что мертвецов тревожишь? Никак не можешь рук свои дело отпустить? Ну и правильно, виноват. Потому что приказы не слушал? Какого демона на минотавра полез?
— Келман бы не справился. Я хотел помочь, — безрадостно вздохнул в ответ Микаш.
— Помог? А из-за тебя пяток гарпий ушли и Дидье с Кашталем едва не погибли, когда для Келмана ты бы ничего сделать не смог. Он сам выбрал свой путь и выбрал правильно — слушать командира. Потому что мы делаем общее дело. И если одна рука пытается работать отдельно, ее следует отсечь, какой бы сильной она ни была.
Микаш вглядывался в его взбешенные щелки глаз и понимал свою неизбежную участь. Возможно, Збидень и прав. Сражаться еще не значит уметь подчиняться и делать общее дело. Для армии второе важнее.
— Прошу, позвольте мне остаться на погребение.
— Ступай с докладом к маршалу, — Збидень отвернулся. — Пускай он сам решает твою судьбу.
Спорить не было смысла. Он зашагал вдоль скорбно притихшего лагеря к большому шатру главнокомандующего в центре, над которым реял красный флаг. Еще свеж был в памяти взгляд пронзительных синих глаз, неукротимый дух битвы в них, несокрушимый, прекрасный в своей гордой силе. В своих детских мечтах Микаш видел себя таким, но сегодня впервые осознал их тщетность. Не из-за происхождения или несправедливости, а потому что сам слаб и недотягивает.
Стражники перегородили путь скрещенными алебардами. Микаш показал им знак от Збиденя, и его пропустили внутрь.
За пологом находилась небольшая прихожая, отделенная от остального шатра занавеской. За ней можно было разглядеть в пламени костра с дюжину силуэтов. Командиры собрались на военный совет. Микаш замер в нерешительности. Страшно отвлекать и невыносимо любопытно услышать.
— Да, потери были значительные, но основные цели мы взяли, посему не вижу смысла отступать в шаге от победы, — не терпящим возражений голосом вещал Гэвин. Остальные молчали. — Вначале нужно снять соглядатаев с воздуха. Гарпий у противника почти не осталось благодаря доблести наших солдат, а горгульи не могут подниматься так высоко и значительно слабее. Для завершения задачи будем использовать мелкие летучие отряды.
Основной бой на этот раз поведем по левому флангу и постараемся завести его в тыл противника на эти скалы, чтобы лишить его свежих сил, — его силуэт склонился над столом, на котором наверняка лежал подробный план местности. — Здесь понадобятся пирокинетики и телекинетики. Иллюзионисты пойдут в правом фланге вместе с подсадными утками, чтобы отвлечь и деморализовать противника. Остальные в центре маршем двинутся через эту расщелину и постараются загнать основные силы врага под огонь. Вопросы или возражения?
Все молчали и даже шелохнуться боялись. Микаш выглянул из-за занавеси и прошел вперед к столу с картой, на противоположной стороне которого стоял Гэвин.
— Это слишком рискованно — разделяться и оставлять собственный тыл неприкрытым, — высказался Микаш, изучая позиции войск, отмеченные маленькими деревянными фигурами.
Один из командиров одернул его за плечо, остальные принялись упрекать громким шепотом:
— Кто таков? Как посмел заговорить на совете и возражать самому маршалу? Как посмел усомниться в его уме и суждениях? Почему вообще пробрался на совет эдакий голодранец? Кто его пустил? Уж не лазутчик ли?
Микаш понурился. Ну да, молчание — золото, как он мог забыть? Хотя чего уж теперь, все равно выгонят. А там… выпорют-не выпорют, да пускай хоть вздернут на ближайшем суку — без разницы.
Поток возмущения прервал громкий раскатистый смех. Все мигом замолкли и уставились на Гэвина на другом краю стола.
— Ну вы и трусы, господа. Один безземельный паренек свое мнение высказать не побоялся.
— Это не смелость, это глупость, — попытался отговориться Микаш. Лучше бы Гэвин его запугал, а так… как будто все лицо кипятком ошпарило. Горит! И глаза даже поднять боязно, взгляд все бродит по позициям, а в мыслях уже рисуется картина следующего боя.