— Надо как-то общее благо выше личных нужд ставить, — укорил нас Жерард напоследок. — Ай ладно, идите, я же не рабовладелец какой.
Микаш задерживался. Я вошла в корчу одна. Очень приличное место. Здесь столовался почти весь университетский городок и незнатные рыцари в придачу. Было дымно, людно, гам давил на уши, но здесь хотя бы подавали свежую еду и шансов заработать отравление было куда меньше. Было еще рано, к тому же многие разъехались на каникулы, поэтому свободный столик я нашла без труда и сразу заказала ужин на двоих. Готовили здесь долго, все рассчитано было на то, чтобы посетители подольше потягивали эль или вино за доброй беседой, пока не принесут дымящиеся блюда прямо с жаровни или печи. Но я слишком хорошо знала, как мой спутник не любит ожидание и готов есть все сырым, лишь бы получилось побыстрее. А пока в одиночестве я разглядывала посетителей и прислушивалась к разговорам, обвыклась к этой жизни и чувствовала себя непринужденно, в толпе, в задорных и крепких на словцо разговорах студиозусов, в плавных и раздумчивых речах многомудрых мэтров, в отрывистых и бойких фразах рыцарей. Растворялась в них, проживала их жизни, более интересные, чем моя собственная. В этом была особая прелесть.
Я настолько увлеклась, что не заметила, как вошел Микаш и, отыскав меня глазами, приблизился и плюхнулся на стул напротив.
— Извини, что задержался. Торчал до закрытия в оружейной лавке, договаривался с кузнецом, — затараторил он с горящими от воодушевления глазами. Я критически оглядела его одежду, походную, видно, заношенную и кое-где прохудившуюся. Вид, конечно, не чета вчерашнему в парадной форме. Надо бы с этим что-нибудь сделать. Никаких больше медведей и грязных простолюдинов.
Принесли заказанный мною тушеный бараний окорок с ягодным соусом и тарелку пряного лукового супа для меня.
— Заказал кое-какое обмундирование. Купить готовое можно только по мелочи, а остальное, всякое редкое придется ждать очень долго. Может, к следующему походу сделают, а может и вовсе год ждать придется. Ну, ковка тут хорошая, железо качественное, такое редко встретишь, — об оружие он мог говорить часами без перерыва, когда обо всем остальном предпочитал отмалчиваться. Но сейчас не хотелось его останавливать.
Микаш отщипывал от окорока жирные куски руками и закладывая их в рот. Подбородок уже лоснился, а соседи как-то недобро на нас косились и уже начинали неодобрительно перешептываться.
Я плюнула на все, встала и, зайдя к нему за спину, вложила в его руки нож и вилку. Зашептала на ухо:
— Попробуй, я помогу.
Микаш только тогда начал окидывать взглядом соседей, словно впервые их замечая. Я чувствовала, как он напрягался, как сутулились плечи.
— Это очень неудобно и медленно, — угрюмо пробормотал он и попытался отложить приборы, но я не позволила.
— Ну, пожалуйста, ради меня, — я приложилась губами к его щеке, чтобы отвлечь, взяла его смягчившиеся ладони в свои и принялась резать ими мясо, а потом поднесла к его рту наколотый на вилку кусок. — Не смотри ни на кого, их мнение ничего не значит. Важны только ты и я.
Он покорно проглотил кусок. Я стояла так близко, что чувствовала, как он жует медленно и нехотя, а потом с трудом сглатывает. Проделывала это с ним еще раз и еще, только потом отошла и села обратно. Он отложил приборы и отвернулся, смотрел куда-то вбок.
— Может, стоило поесть дома? — хотелось сделать все хорошо, а вышло как всегда погано.
Он не отвечал. Молчание затягивалось. Еда совсем остыла, а аппетит пропал напрочь, как улетучилось наше приподнятое настроение.
— Расскажи, как там было? — наконец, нашлась я.
— Обычно. Ничего интересного, — сухо пробормотал он в сторону. Смотреть на меня не хотел.
Он все-таки взял ножик с вилкой. Долго крутил их в руках, пытаясь вспомнить и приспособиться, а потом принялся резать мясо с целительской педантичностью. Высокий лоб пошел складками от напряжения. Несколько раз, когда жирный кусок скользил по тарелке и не поддавался, Микаш закрывал глаза и делал глубокие вдохи, словно пытался взять себя в руки и успокоиться. В конце концов у него получилось отрезать. И снова он долго без аппетита жевал, а потом сглатывал, будто еда становилась в горле комом.
— Судя по количеству павших воинов и шрамам на твоих плечах там были вторые Тролльи войны, а ты говоришь ничего интересного, — я поставила локти на стол, а подбородок положила на ладони.
Микаш отложил приборы и почесал плечо, будто оно зазудело от одного упоминания.
— Да по глупости все по собственной. Как и всегда.
— А ты изменился.
— Осознал бездну собственной ничтожности. Чем выше взбираешься, тем больнее падать.
— Но награду и повышение же тебе за что-то дали? — не унималась я, пытаясь отвлечь его, пока он снова взялся остервенело пилить свой кусок мяса.
— Мастер Гэвин постарался. Хочет сделать из меня маршала, чудак. Ну какой из меня маршал? Даже командир звена и тот никудышный.
Кусок мяса качнулся и едва не выскочил с тарелки, а следом и со стола. Микаш едва успел поймать его у самого края. Сзади раздался смех. Микаш отложил еду и закрыл лицо руками.
— Такой уже никудышный? — я пихнула его ладонью, и когда он соизволил посмотреть на меня, взяла тарелку в руки и принялась пить суп прямо из нее.
Он оставлял на губах усы и едва не переливался на подбородок. Микаш вымученно улыбнулся, вернулся к своему окороку и принялся есть его как раньше руками.
Насвинячившись вдоволь и глядя на чумазые лица друг друга, мы вдруг весело рассмеялись. И все окружающие были для нас уже неважны.
— Ну расскажи! — снова заныла я, когда недовольный нашим видом и вызывающим поведением подавальщик принес нам миску с водой и полотенца, чтобы мы привели себя в порядок. — Я тут с мирной жизнью совсем тупею, а так хоть представлю себя на твоем месте, увижу новые места, почувствую дух битвы. Мне этого так не хватает! Ну пожалуйста, можешь даже прихвастнуть, как ты любишь. Подвиги великого Микаша!
Он сдался, размякнув от сладкого десертного вина. Рассказывал тягуче-длинно, так, как я не умела, сурово и сухо, но вместе с тем просто и неподдельно искренне. Я слушала его с упоением. Нет, он не хвастал, наоборот, говорил скованно и зажато, будто стеснялся, но со временем раскрывался все больше. Ему и впрямь там пришлось нелегко. Большие сражения не чета детским забавам высокородных во время испытаний. К тому же управлять людьми, когда сам с трудом их переносишь, да к тому же когда тебя принимает не за того, кто ты есть на самом деле, очень тяжело. И высокородные снова ему досаждали, он не жаловался, но я чувствовала это по его мрачному настрою.
Мы засиделись до закрытия, и подавальщику пришлось нас выпроваживать. Напоследок он даже не пожелал: «Заходить еще!», наверное, из-за скудных чаевых и нескромного поведения. Но посуду же мы, в конце концов, не били и мебель не ломали, хотя они, пожалуй, это бы больше поняли.
Перед сном я еще долго сидела за столом в легкой белой камизе, в которой предпочитала спать жаркими летними ночами, и записывала все, что мне рассказал Микаш.
— Ты долго? — заворчал он, выглядывая из-за моей спины.
— Подожди еще немного, — я погладила пальцы его ладони, лежавшей на моем плече. Поскрипывало по бумаге перо, выводя тонкие очертания рун. — Пока тебя не было, мне и писать-то было нечего. Ничего не происходило достойного.
— Так и ничего? — он усмехнулся, а я лишь пожала плечами. — Хочешь и обо мне своим потомкам рассказать?
— Ага, с потомками заминка вышла. Поганец Вей-то жениться отказался и сбежал от отца в Стольный.
— Кто бы сомневался, что он именно так и поступит, — пробормотал Микаш себе под нос, но я все равно расслышала. Ну да, мой братец шалопай знатный, но я его простила, а вот Микаш явно не забыл, что он нас бросил и увез трофей, который по сути добыл Микаш.
— Связался бы он с какой высокородной, так его бы силком принудили остепениться, но от них как от чумных шарахается. Боюсь, наш род на нас и иссякнет.
— Если только ты захочешь, у тебя будет все: и дом, и муж, и даже потомки. — я почувствовала, как он поцеловал меня в макушку.