— К сожалению, моего желания тут недостаточно, — ответила я, посыпая исписанный лист песком, чтобы чернила высохли быстрее.
— А ты пожелай! — он развернул стул со мной к себе лицом так резко, что я едва не упала.
— Ты с ума сошел?!
— Спать-спать-спать! Приказы командиров не обсуждают! — он подхватил меня на руки и потянул к кровати.
— Но мне надо дописать! — я пыталась вырваться, но он крепко держал меня за талию.
— Завтра допишешь, пускай высохнет, — он повалил меня на перину и, придерживая одной рукой, чтобы я не убежала, с трудом стягивал с себя штаны и верхнюю рубаху.
Запутался в ней головой. Я не выдержала и рассмеялась, помогая ему выбраться.
— Я такой нелепый?
— Нет, ты самый лучший.
Я улыбнулась, и он, наконец, улегся рядом, прижался к моей спине и обнял за плечи. Теплое дыхание и мерный стук сердца убаюкали меня очень быстро. Совсем скоро я уснула, продолжая улыбаться даже во сне.
Проснулась я поздно, пожалуй, и правда слишком засиделась накануне. Повернулась к Микашу лицом и обнаружила, что он лежит с открытыми глазами.
— Почему не разбудил? — голос противно хрипел со сна.
— Не хотелось, чтобы ты снова куда-нибудь сбежала.
— Бежать-то и некуда. Мы вдвоем против целого мира. Но это лучше, чем одной.
Я прижалась к нему и принялась целовать его шею и подбородок, слушая, как Микаш урчит от удовольствия. Но тут нас прервали настойчивым стуком в дверь.
— К демонам их, пускай уходят, — недовольно заворчал Микаш, когда я отстранилась.
— Нет, это наверняка что-то важное. Открой.
Он фыркнул, встал и принялся натягивать штаны. Стук продолжался, подтверждая мои догадки, что это кто-то из ордена. Я накрылась с головой одеялом, чтобы не заметили и не задавали лишних вопросов. Микаш пошел открывать. Перекинулся с гостем несколькими вежливыми фразами. Как я поняла, оруженосец принес какое-то послание из ордена. Расшаркался и ушел.
— Что там? — спросила я, выглянув из-под одеяла.
Микаш повел плечами, взял со стола ножик и сломал печать ордена на конверте. Глаза забегали по строкам, между бровей залегла тревожная морщинка.
— Приглашают во дворец Совета на торжественный прием в честь нашей победы. Через неделю. Надо придумать вежливый отказ, — он сел за стол и взялся за перо.
Я спешно подскочила.
— Нет, это важно. Мой отец тоже терпеть не мог гостей и пышные пиры, но орден вынуждал его их устраивать в честь побед хотя бы изредка. Это такая традиция, если ты ее не почтишь, тут же попадешь в немилость.
Он запрокинул голову и болезненно застонал.
— Но я не могу! Я не умею ни есть, ни танцевать, ни говорить. Все тут же поймут, что я подделка.
— Ты подделка гораздо меньшая, чем они все вместе взятые, — я подошла к нему и заставила повернуться ко мне лицом. — Говоришь ты получше многих, а есть и танцевать я тебя научу. Это не так сложно. У Йордена получалось намного хуже, он просто вел себя нагло и уверенно.
Он упрямо мотнул головой и хотел отвернуться, но я не отпустила.
— Ну пожалуйста, ради меня?
Он долго и пристально вглядывался в мои глаза, словно бы искал там какие-то ответы. Воздохнул и отвернулся.
— Хорошо, будь по-твоему.
— Ура! — я захлопала в ладоши, радуясь своей маленькой победе, и побежала поскорей одевать верхнее платье. — Надо бежать к портному, снять мерки и заказать костюм, чтобы его успели сшить к сроку. А позавтракаем и все остальное — потом, да? Вместе мы все одолеем.
Микаш взирал на мою суету отстраненно и молчаливо. И лишь после долгой паузы выдавил:
— Да-да, — и тоже принялся одеваться.
Лавки портного и сапожника были очень удобно совмещены. Можно было пошить костюм и тут же заказать к нему туфли. Ну и цену за большой заказ они уступали куда охотнее. Портной показывал мне эскизы костюмов. В моду сейчас входили несуразно широкие штаны до середины бедра, туго набитые ватой, как два шара, да еще с оборками внизу. К тому же их носили с разноцветными чулками и с коротким, очень узким камзолом. Самые популярные цвета — голубой, золотой и малиновый. Я покосилась на Микаша, который безучастно развалился на стуле и разглядывал потолок. Нет, ему, быть может, и пошло с его-то высокой стройной фигурой и длинными прямыми ногами, но он бы явно не понял такой экстравагантности. Еще чего доброго откажется, а то и вовсе обидится.
— Нам бы что-нибудь более строгое и скромное. Он только-только назначение получил. Сорить деньгами не по чину, — объяснила я портному.
Тот согласно кивнул и без лишних возражений стал показывать более дешевые и менее модные варианты. Мне понравился строгий костюм прямого кроя из темно-коричневого сукна со светлыми пуговицами и тонкой вышивкой на воротнике и манжетах. Микаш не возражала — едва посмотрел и кивнул. Потом терпеливо ждал, пока портной снимал мерки и показывал ткани, чтобы мы могли выбрать, что какой оттенок лучше подойдет к смуглому и выдубленному на ветру лицу.
— А ты? — коротко спросил Микаш, когда мы уже собирались уходить.
— Что я?
— Ну тебе же тоже нужно что-то одеть на прием, — он пожал плечами. Самая длинная фраза, произнесенная им у портного, мда.
— Меня никто не приглашал… — попыталась отказаться я, но нехороший блеск в его глазах говорил, что он настроен решительно. В такие моменты спорить с ним бесполезно.
— Я не пойду без тебя. Ты же сама сказала, мы вдвоем против всего мира, значит и идти должны вместе.
Я задумалась.
— Ладно, но с условием. Ты будешь со мной танцевать.
Он улыбнулся и кивнул.
Еще час пришлось потратить на выбор платья для меня. К сожалению, на платье из тонкого муслина, похожего на то, в котором мы с девчонками встречали парад Победителей, денег у нас не хватило. Портной долго сетовал, что другая ткань к моему лицу и фигуре будет просто кощунством. Хорошо хоть, Микаш этого не слышал, ожидая все в том же кресле, иначе бы опять все покатилось по наклонной. Мы сошлись на менее дорогой льняной ткани. Портной пообещал, что сделает из него то легкое платье с высокой талией, квадратным вырезом и легкой струящей юбкой, как я хотела. Похоже, я его очаровала. Удивительно!
Когда мы с Микашем вышли из лавки и скрыли за углом, но вдруг вложил мне в руку увесистый кошель со всем своим жалованьем.
— Зачем? — нахмурилась я.
Он пожал плечами:
— Я все равно не умею их тратить. Только на оружие.
Я тяжело вздохнула, но упрекать его не стала. Не знала, что сказать и как поддержать.
Позже мы немного подкрепились уличной едой в знакомой термополии — там с утра всегда были горячие блинчики с мясом, капустой, грибами или сладкие с вареньем, а потом вернулись домой и приступили к обучению. Микаш на удивление не сопротивлялся и не ныл. Все сносил стоически и безропотно.
Я разметила на полу стрелки мелом, указывающие, куда нужно двигаться. Показывала ему сложные па, скрестные шаги, повороты и реверансы, усложняя все то, чем учила его раньше у Хорхора и на свадьбе туатов.
— Музыки нет, но ты слушай ритм своего сердца и двигайся в такт ему. Он подскажет лучше всего, — советовала я, чувствуя, что его объятия становятся слишком крепкими и властными для танца, а мой собственный разум предает меня, делая коленки тряпичными. — Не так близко. Для высшего общества вся близость за закрытыми дверями спальни, а на людях нужно держаться на расстоянии вытянутой руки.
Он никогда не спорил. Стал удивительно кроток. Нет-нет, да у меня возникало ощущение, что в голове у него забродили какие-то шальные мыслишки, но узнать ничего не получалось. Вот и сейчас он отстранился и улыбнулся так, что на щеках прорезались шаловливые ямочки, но глаза остались пугающе печальным.
Танцевать у Микаша получалось все лучше, как только он перестал зажиматься и волноваться обо всем подряд. Не смотрел все время под ноги, путаясь в них и запинаясь, а уверенно вел и кружил меня. И столько порой уверенности в нем чувствовалось, страсти и властности, что нельзя было не подчиниться, даже когда танец превращался не в заученные па, а его собственную импровизацию, а то и вовсе заканчивался в постели. И не скажешь уже, что полгода назад Микаш был безродным простолюдином.