Я попыталась отодвинуть ее с дороги, но почувствовала, как в спину уперлось что-то острое.
— Добегалась, тварь! Сейчас я те шкурку-то как попорчу! — прохрипел, пыша злобой, Лино над самым ухом.
— Эй, она моя! — прикрикнула на него девчонка. — Сам виноват, что под ее коготочки подставился. В следующий раз умнее будешь.
— Ну это уже слишком! — не собирался делиться своей добычей Лино.
Я думала: позвать на помощь и потом мучиться видениями их лиц, искаженных предсмертной мукой, или не звать и снова попробовать выкрутиться самой. С двумя-то я с помощью телепатии справлюсь, лишь бы остальные не подступили. Но те наоборот не спешили становиться на чью-то сторону. Ждали.
— Брысь-брысь-брысь! — зашипела на Лино девочка и замахала руками, как на паршивого бродячего кота.
Медленно разбойник все же подчинился. Убрал нож от моей спины. Я повернула голову. Он, кривясь и сутулясь, Лино прошаркал к ждущим в стороне товарищам. Я заинтригованно обернулась к девчонке. В заостренных хищных чертах у них проступала какая-то схожесть. Похоже, что родственники.
— Ну так помнишь меня? От ответа зависит твоя жизнь, — девчонка улыбнулась своими теплыми глазами цвета темного янтаря. Такими большими и чистыми, что в них, казалось, отражался весь мир. И улыбка настолько обаятельная, что и не поверишь, что она с этими голодранцами из одной банды.
— Сорока-воровка, — без страха ответила я.
Улыбаться она тут же прекратила и угрожающе сощурилась. Податливый разум легко пропустил меня внутрь, показывая все, что мне надо было видеть и дальше больше. Все еще чистая и наивная. С глупой детской бравадой и святой уверенностью, что все мироздание обязано пасть ниц перед ней.
Кулак я перехватила у самого своего лица и опустила вниз, хотя очень хотелось заломать этой наглой девчонке руку за спину и проучить, а заодно и ее братцев. Впрочем, я внимательно прислушивалась к тому, что у них происходило. Лино яро отговаривал остальных помогать девчонке. «В следующий раз умнее будет!» И чисто из сестринских чувств не стала ее трогать.
— Я знаю тебя. Ты та девочка, которую я спасла от казни.
Она вырвала ладонь из моей руки, отступила на шаг и потерла, а потом снова просияла наглой улыбкой.
— А мы следили за тобой все это время. Здоровского ты себе Стражика отхватила. Они обычно все такие, от девчонок не отличишь, а он нормальный, ну в смысле мужик.
Я удивленно вскинула бровь:
— Я не буду его с тобой обсуждать.
Я вообще не собиралась про него никому рассказывать. Микаш, он только мой и ничей больше.
— Да тебя никто и не спрашивает, — она ненадолго задумалась. — Жалеешь, что спасла меня?
Я вытаращилась:
— Не-е-ет.
— А я все равно не собираюсь исправляться. Видишь эти серьги? — она показала мне безыскусные тяжелые бордовые стекляшки, которые сильно оттягивали ее короткие мочки. — А бусики? — нитка с крашеными синими камушками. Нет ну с виду ничего, но сразу ясно, что дешевка. — Я их украла и безо всякого зазрения совести. А потом мы с братьями еще и тиару украдем. И все падут ниц перед Хлоей Машкари, королевой воров Эскендерии! Парни, падайте!
Один малыш Бурро встал на колено, а остальные как стояли, так и продолжили стоять.
— Видишь, как они меня слушаются?
Захотелось прикрыть лицо рукой.
— Я плохая! Я злая и циничная! Я твой ночной кошмар!
Скорее, позор на мои седины. После этой тирады они у меня точно появились.
— Ну что, теперь жалеешь?
Я повела плечами:
— Прежде, чем тебя помиловать, я заглянула к тебе в душу, и там не было ни злобы, ни цинизма, ничего темного. Только беспросветная бедность и детское ерничанье. И сейчас ничего не изменилось.
Я оттолкнула ее в сторону и направилась к улице. Насчет девчонки я была уверена, а вот насчет ее братьев — нет. Но не успела сделать и пары шагов, как Хлоя подлезла мне под руку и загородила путь.
— Куда же ты? Бежишь, значит, боишься и жалеешь!
— Как скажешь. Мне надо спешить, — согласилась я, надеясь, что она уймется.
— Все из верхнего города — трусы. Беги, но знай, мы еще встретимся. Я слежу за тобой, — она попыталась сунуть мне пальцы в глаза, но я смахнула ее ладонь, как назойливую муху.
— Значит, до скорой встречи.
Наконец, мне позволили уйти. Надо будет держаться подальше от темных мест и безлюдных переулков. Никаких больше нетореных троп, да здравствуют широкие нахоженные тракты. Потому что, пожалуй, впервые в жизни мне так нестерпимо сильно хочется жить!
До лаборатории добралась бы быстро, если бы не попала в потом студиозусов в черных мантиях, делавших их похожими на стаи бестолковых толкающихся галчат. Приходилось протискиваться сквозь них в нужном направлении, уклоняясь от неуклюжих лапищ, грозивших потоптаться по ногам, и загребущих рук, так и норовивших невзначай облапить. Издержки исключительно мужского общества, ага. При виде девушки у молодежи глаза из орбит вылезают, а изо рта слюна капает, как у полоумных. Фу! В армии они хоть устают, а тут даже скопившуюся энергию сбросить не могут.
В результате на работу я безнадежно опоздала. Взлетела по лестнице, когда на колокольне Храма всех богов звонили к началу служб. Распахнула незапертую дверь, едва не пришибив замешкавшегося Густаво, и ввалилась в уже заполненную людьми гостиную.
— О, возвращение заблудшей дочери! Мы уже и не чаяли, — первым заметил меня Жерарда и по-отчески обнял. Я немного смутилась. — А это откуда? — он коснулся моей щеки и только тогда я ощутила, как саднит царапина на скуле.
— Так к вам торопилась, что зацепилась за косяк. Вы же знаете, какая я неуклюжая, — попыталась отговориться я, но одного его проницательного взгляда оказалось достаточно, чтобы заставить меня замолчать.
— Знаю. Не ввязывайся в неприятности. Ты самый важный человек в этом проекте, а возможно и во всем Мидгарде, — заговорил он вкрадчивым шепотом так, что каждое слово отдавалось глубоко внутри. — Пойми, без тебя все пойдет прахом: этот проект, я и, быть может, весь мир.
Мне стало жутко стыдно. Перед глазами плыли картины наших с Микашем приключений. О чем я только думала? Ведь я уже давно не беспечный ребенок, как та девчонка из нижнего города. Пора, пора уже вести себя как разумный взрослый человек.
— Проходи, по тебе все соскучились, — он добродушно мне подмигнул и кивнул на остальных работников лаборатории, которые приветливо улыбались и махали руками у накрытого по-праздничному стола.
Послышались приветственные возгласы. Все радовались мне, как родной. Хлопали по плечам, справлялись о делах. У девчонок глаза были на мокром месте, ежеминутно раздавались тихие всхлипы. Люцио задорно шутил и предлагал подраться на кулаках в шутку. Шандор по своему обыкновению сыпал восточными мудростями и не было понятно, всерьез он или смеется. Погруженный в науку Клемент-таки соизволил ненадолго выйти из своих мыслей, рассеяно улыбался и воодушевленно рассказывал о планах на нашу учебу, чем неимоверно пугал нас с Торми. А у Джурии, которая заметно похудела от волнений за семью, просияла, как только речь зашла о ее любимых цифрах. Строгий Сезар удивлялся, что мы до сих пор не сбежали от неженских занятий к красавцам-Стражам, выразительно поглядывал на меня, и я отвечала ему невинно-непонимающим взглядом, пока Торми не обозвала его старым ханжой. Жерарду пришлось их растаскивать. Даже Кнут и Кьел вели себя почти как нормальные люди и пытались поддерживать разговоры кивками и односложными фразами. Как же я соскучилась! Как будто они действительно стали моей хоть и немного странной, но настоящей семьей.
А после возобновились занятия. Мне снова пришлось денно и ночно корпеть над книгами и бумагами, чтобы наверстать пропущенное из-за болезни и отсутствия. Девчонки помогали как могли. Наставники в меру своих характеров относились благосклонно и снисходительно. Жерард пристально за всем наблюдал и часто справлялся о моем самочувствии и настроении. Все называли меня его любимицей, и меня это немного задевало. Ну, особое положение, слова против никто сказать не может. И ощущение, что я хуже всех во всем, не оставляло.