— Грань. Сумеречная река мертвых, что течет вдоль бессолнечных земель. Ты едва ее не переступил, и тогда пути назад бы уже не было, — ответил на незаданный вопрос Гэвин.
Светлело. Лиловый цвет сумерек медленно переходил в сиреневый. Серебристыми вихрями вспыхивали огоньки, ветвились, расползались тонкими нитками и затухали. Внизу волновалось сиреневое море, таинственными черными тенями в глубине мелькали исполинские рыбины. Хлопали гигантские крылья, гоняя потоки прохладного воздуха, но Микаш видел лишь безмятежное лицо Гэвина над собой.
— Где мы? — наконец, смог выдохнуть Микаш.
— Никогда не забирался так глубоко в человеческое сознание, а, телепат? — усмехнулся тот. — Мы в царстве снов. Под нами Океан мечтаний и грез, а дальше Серые пустоши памяти. Выход там, где они заканчиваются.
— Даже не слышал про такое никогда, — пораженно выдохнул Микаш. — Как вы?..
— Тайные техники, забытое ремесло. На заре времен Стражи были куда могущественней и ближе к богам, а сейчас обмельчали. Мало кто еще помнит, откуда мы пришли и что должны делать.
— И часто вы здесь… ну летаете?
— В первый раз меня самого тащили отсюда за шкирку, как я тебя сейчас. А потом приходилось еще пару раз наведываться, чтобы кое-что узнать и стать сильнее. Утомительно это слишком, можно надорваться и трудно потом резерв восстановить. А уж тащить на себе кого-то… так что ты давай, не подведи!
Микаш хотел было ответить, но море внизу неожиданно взрезалось в скалистый берег, распахнула хищный зев черная пещера. Хлопки крыльев эхом отражались от стен, множились сотнями. Что-то шевелилось, ползло со всех сторон, кричали, молили о помощи. Судорожное движение и пронзающая все тело боль.
— Успокойся. Это всего лишь отголоски воспоминаний, — пробился сквозь головокружение и темноту в глазах ровный голос Гэвина. Повел за собой. — Дальше — больше. Держись, если хочешь жить!
Они снова зависли в воздухе и камнем рухнули вниз, на поле брани. И как будто сверху со стороны Микаш видел, как замахивается минотавр когтистой лапой и как отлетает в сторону Келман с раскроенным черепом. И как его глупый товарищ бросается ему на помощь слишком поздно. Двигается неловко и скованно, слишком медленно. Зверюга гораздо сильнее, ясно же, что не победит, но дурак лезет напролом. И если бы скачущий следом всадник, как туча полыхающий нечеловеческой силой, от глупца бы и мокрого места не осталось.
Воспоминание сменилось. Теперь они стояли посреди лесной поляны. Пересмешница, точь-в-точь похожая на Лайсве, сражалась с тем другим, глупым Микашем, который был настолько слеп, что не мог заметить между ними разницы. Медлил, сомневался, пока она едва не прикончила его. А потом ныл, до бесконечности жалел себя и молил о смерти вместо того, чтобы признать ошибку и измениться.
Всплыло новое воспоминание. Блуждание в душном темном лабиринте, вымотанные до предела нервы и странный ни на что не похожий демон. Будь его воля, он бы все сделал по-другому, но не мог навязывать свою волю этим высокородным детям, с которыми так сильно хотелось подружиться. Убрал бы девчонку, но на самом деле шел только за ней, как завороженный больше ничего не видел. Когда демон напал, он даже опасности не почуял, не думал ни о чем, только бы спасти, только бы она жила… где-нибудь… без него уже… так и не узнав, почему он шел за ними.
Лабиринт исчез. Они приземлились посреди пустого села со знакомыми мазанками с камышовыми крышами. Прямо как из детства. Детства!
Микаш обернулся к Гэвину, надеясь наконец увидеть таинственные крылья у него за спиной, но их не было.
— Дальше ты должен идти сам. Выход в том доме, — Гэвин кивнул на старую покосившуюся лачугу, поправить которую у единственного маленького мужчины в семье силенок пока не хватало.
Микаш с трудом сглотнул, пытаясь промочить мигом пересохшее горло.
Летом темнело быстро. И пахло так знакомо. Этот запах — крови, мертвецов и упырей — долгие годы преследовал его в кошмарах.
— Не подведи, — Гэвин подтолкнул его к двери.
Микаш сделал глубокий вдох и ступил за порог. Здесь царил такой же порядок и умиротворение, как в тот день. Вещи на своих местах, пахнет свежими пирожками — мама готовила их только по большим праздникам. Самой ее нет. Ее растерзанное тело осталось посреди улицы. Вот на стуле между стеной и столом сидит сестра и впервые смотрит на него умным осознанным взглядом. Улыбается.
И тут упырь впивается в ее тонкую шейку клыками. Темные струи крови мажут его губы, текут сестре за шиворот. Бездыханное тело с грохотом падает на пол. Фантом из племени Ночных Ходоков улыбается.
Ярость вскипает, поднимается приливной волной. Гораздо сильнее, чем прежде. Микаш тянется за мечом, но на поясе болтаются пустые ножны. Голыми руками, голыми руками он разорвет его мерзкую пасть!
Микаш ринулся на Ходока, но тот перехватил его легким движением и оттолкнул с такой силой, что затылок до оглушительной боли врезался в стену.
— Глупец! Думал справиться со мной так легко? — глумился он.
Микаш открыл глаза и будто уставился в собственное отражение — настолько похоже Фантом скопировал внешность. Жесткие губы кривились в мерзенькой ухмылке, глаза — один голубой, другой зеленый — смотрели с пекучим презрением. Лазурный плащ скрывал всю фигуру.
Микаш отер ладонью кровь со лба и попытался сделать шаг вперед, но ноги подвели, и он едва не рухнул, ощущая, как телепатические клещи сдавливают голову.
— Я не Фантом, до сих пор не понял? — усмехнулся демон, немного отпустив хватку, чтобы Микаш наверняка услышал. — Я это ты, безо всяких чар и уловок. Не веришь?
Он подхватил тело сестры, безвольно развалившееся на полу и заставил Микаш взглянуть на нее хорошенько. Ее черты изменились. Он ужасом узнал в них… Лайсве.
— Смотри, не смей отводить взгляд, — хохотал демон.
Она открыла кристально-голубые и ласково улыбнулась Микашу. Демон резко руками и оторвал ей голову. Алая кровь вспенилась и хлестнула ручьем. Демон швырнул голову Микашу, словно мяч. Тот бездумно поймал ее. Дрогнувшие руки тут же уронили ее, на одежде остался кровавый след.
— Я — это все хорошее, что есть в тебе, — демона надвигался медленно и неумолимо, как хищник, загнавший дичь в угол и играющий с ней. — Ярость, гнев, зависть, ревность, гордыня и презрение — вот что я такое. Ты бы знал, как я ненавижу твое слюнтяйство и пресмыкание перед высокородными.
Микаш только и мог молча таращиться на него, в глубине души понимая, что он говорит правду. Демон. Тот что сидит внутри.
— Ах, моя любимая Лайсве, — он подхватил голову и принялся перекидывать ее с руки на руку, а потом пнул ногой со всей силы так, что она отлетела в дальний угол. — Стелешься перед ней как тряпка, на задних лапах прыгаешь, а она об тебя ноги вытирает и насмехается. Того и гляди, поводок наденет и станет водить за собой повсюду, как ручную зверушку. Тупую и слабую. А маршал Комри? Ты же чуть ли не землю под его ногами вылизывать готов. За что? За то, что сделал тебя рыцарем? Ты и впрямь настолько наивен? Уже наступал на эти грабли поди сколько раз. Он же совсем как милорд Тедеску тебя использует. Кормит обещаниями о несбыточном, а сам только и думает, как тебя в расход пустить. Он использует тебя, делает что-то с тобой, лепит, а ты даже не понимаешь зачем. Я скажу зачем: чтобы орден сохранить. Чтобы рыцари и дальше плясали на костях селян, спали с их женами и бросали никому не нужных детей на произвол судьбы.
А эти высокородные выскочки-командиры? Идешь у них на поводу, терпишь плевки и издевательства, потому что боишься место потерять. Собачье место! Это они, Комри и принцесска заставили тебя забыть, кто ты есть и как ты их ненавидишь.
Я! Я достоин возвыситься над всеми и вершить справедливость. Отправить всех на костер, и Комри — первейших. Пускай знают, каково нам было прозябать и голодать, каково было, когда мы молили их о помощи, а они отворачивались, потому что мы не могли заплатить. Пускай их будут преследовать, пускай их дети останутся сиротами и будут скитаться по свету неприкаянными бобылями.